Эта банда — как там ее называют? «Смиренные Гиены»? — находится в Сальбертранском лесу не по приглашению его владельца. Более того, без его ведома и согласия. Это знание наполнило Гримберта силой, точно его измученное тело вдруг оказалось подключено через нейро-шунт к рыцарскому доспеху исполинской мощи.
Этот Вольфрам, кем бы он ни был, изображает из себя предводителя разбойничьей шайки, но он даже вполовину не так уверен в себе, как хочет показаться. Он не заискивает, чтобы не потерять уважения своих соратников, не молит прощения, но внутренне знает, что все его жалкие кулеврины и аркебузы враз потеряли свою силу.
Стоит маркграфу Туринскому узнать, что это разбойничье племя самовольно вторгнулось в его земли, обосновалось в его лесу, а после, будто этого было мало, устроило засаду на его сына, едва не затравив, точно дикого зверя…
Должно быть, Вольфрам Благочестивый обладал или стальными нервами, либо отсутствием воображения, потому что если бы он дал себе труд представить хотя бы одну десятую тех мук, которые ждут его впереди, то уже пытался бы нащупать на своем толстом брюхе кинжал, чтобы вспороть себе горло.
— Недоразумение, — Вольфрам развел руками и Гримберт вновь отметил, до чего размеренные у него движения, плавные как у танцмейстера и, в то же время, отточенные, как у фехтовальщика, — Трагическое, досадное недоразумение из числа тех, что время от времени случаются против воли Господа.
— Вы заманили нас в ловушку! — выдохнул Гримберт, с трудом заставляя себя сдерживаться, — И расстреляли из засады!
— Досадный случай, — согласился Вольфрам, медленно кивнув, — Но, согласитесь, мессир, вполне предсказуемый. Разгуливать ночью по лесу в доспехе без опознавательных знаков?.. Немного безответственно с вашей стороны, вы не находите? Неудивительно, что мои люди приняли вас со спутником за пару раубриттеров, промышляющих разбойничьим ремеслом и рыщущих по лесу в поисках поживы. Мы… кхм… в некотором роде выполняли долг всех честных христиан, мессир!
Гримберт на миг задохнулся — словно в лицо ему вновь хлестнул ледяной порыв Сальбертранского леса. Но в этот раз это был не холод. Это была злость. Злость маркграфов Туринских, которая выдерживалась в их роду на протяжении столетий — на зависть самому изысканному вину.
И которая погубила чертовски много голов, напомнил он себе, пытаясь овладеть этой злостью, клокочущей в трубопроводах его души, не дать ей вырваться на поверхность. Держи себя под контролем, болван. Видит Господь, этой ночью ты и так наделал много дел, о которых тебе суждено жалеть до конца дней, прояви сдержанность хотя бы сейчас.