Старуха Мельникова, которой было под девяносто лет, занемогла и как-то враз обезножела. Лежала на узкой кровати, дожидалась смерти, сложив на груди худые руки со старинным кольцом на пальце. Дочь Анна то и дело подходила, вглядывалась в серое лицо с заострившимся носом, слушала едва различимое дыхание.
В ворота часто стучали, и тогда она с ворчанием спешила во двор, приоткрывала калитку и неласково спроваживала гостей:
— Уходите, болеет мать, не принимает никого.
Старуха с трудом поднимала веки:
— Кто там, Анка?
— Нет никого. Назад отправила… после придут, как поправишься.
— После… — эхом повторяла Мельникова, — не будет после. Смерть не обманешь.
Однажды она подозвала Анну, указала на табурет рядом с кроватью: сядь. Долго молчала, собираясь с силами, потом стянула с пальца перстень.
— Анка… прими.
Та испуганно охнула, затрясла головой:
— Нет-нет, я не могу… боюсь.
— Не хо-очешь… — простонала старуха. — Неволить не стану… Помни, что говорила: кольцо не продавай, хоть какие деньги предлагать будут.
— Я знаю… помню.
— Сделай, как условились.
— Всё сделаю, мама.
Старуха долго смотрела на закатное солнце, заливающее мягким светом комнату, слабая улыбка тронула белые губы.
— Хорошо… Летом и умирать хорошо… не замёрзну в своей домовине.
Она сомкнула веки и будто уснула, а в ночь умерла.
В доме Мельниковых собрались родственники близкие и дальние, приходили люди проститься с покойной. Тот человек появился к вечеру, вошёл в распахнутую дверь и окинул цепким взглядом комнату. На двух деревянных табуретах стоял тёмный гроб, горели свечи, пахло воском и ладаном.
Незнакомец перекрестился, постоял, понурив голову, потом наклонился и поцеловал покойницу в белый лоб. Пробормотав соболезнования, справился о похоронах и замолчал, сложив на пухлом животе руки. Хоть молодой — и сорока нету, — а уже рыхлый и с лысиной, череп вон блестит. Анна ждала, когда он уйдёт, но скорбящий уходить, похоже, не собирался.
— Кхе-кхе, — откашлялся он, — замечательная женщина была Клавдия Фёдоровна… Я хорошо знал её.
— Её многие знали, многим помогла.
— Я Николай.
— А-а-а… — протянула Анна. Имя ничего ей не говорило.
Лысый дождался, когда сын Анки выйдет во двор и вкрадчиво продолжил:
— Был у вашей мамы перстенёк старинный… серебряный, с чёрным камнем.
— Да, она его почти не снимала.
Оба посмотрели на руки покойницы.
— Где он теперь? Я бы купил, — помедлив, сказал Николай, — люблю всякие антикварные штуки. Назовите цену, мы договоримся.
Анна через силу улыбнулась, поправила чёрную головную повязку:
— Это уникальный перстень, уникальный. Мама очень беспокоилась, что он попадёт не в те руки.
