«Обирается», — со страхом подумала Клава. Дед перед смертью так же искал пушинки, разглаживал простыню, и мать шёпотом сказала, вытирая заплаканные глаза: «Умирает наш дедушка… вон как обирается».
— …хочу попросить, чтобы вы не уходили, подождали день или два.
— Мы не собирались уходить, фрау Ирма. Мы не бросим вас, — за двоих ответила Лена.
Больная искренне улыбнулась:
— Данке, милая Хелена, благодарю. Мне недолго осталось… Молчи, молчи… Иди, детка, возьми в кладовке всё, что хочешь. Там есть хлеб, яйца, колбаса… Приготовь вкусный омлет и бутерброды, выбери самое большое и красивое яблоко… Иди. Я хочу поговорить с твоей подругой.
Лена нерешительно посмотрела на Клаву. Та присела на краешек стула и кивнула: всё в порядке, иди. Окна посветлели — утро пришло, и огонёк керосиновой лампы стал тусклым, будто в нём тоже едва теплилась жизнь.
— Клаудиа, мне тебя послал сам Бог, — прошептала фрау Ирма. — У тебя чистая душа, непорочная, светлая… Ты необыкновенная девочка… это судьба.
Клава смутилась:
— Что вы! Я как все.
— В тебе сияет дар, как светлячок, я вижу его… Тебе нравится этот перстень? — Старая хозяйка шевельнула рукой, и на пальце блеснул чёрный камень.
— Да, он очень красивый, фрау Ирма.
— Он необыкновенный, как и ты, Клаудиа. Я виновата…
— Что вы, вы очень добры.
— Я имела такую силу и слишком мало помогала людям. Когда меня призовёт Господь, возьми кольцо, обещаешь? Оно твоё. Нет… ты побоишься мёртвую, возьми сейчас. Это моя последняя воля. — Немка сняла перстень и протянула его на ладони.
Клава замялась: очень дорогое украшение! Но не нашла сил отказать умирающей хозяйке, осторожно взяла кольцо и сжала его в кулачке.
— Нет, Клаудиа, надень… так надо, — велела немка. Глаза её просили, внушали, умоляли, и маленькая работница подчинилась.
Я хорошо представлял, что сейчас произойдёт, и ожидал увидеть сноп искр и огни фейерверков, рвущихся наружу, но не увидел, конечно. Только по окаменевшему лицу и перепуганному взгляду понял: Клавдия видит и слышит что-то особенное, может быть, она сейчас далеко, очень далеко отсюда.
— Мамочка… Катюшка…
— Sprechen, bitte, deutsch,[4] — чуть улыбнулась фрау, и Клава услышала эту фразу так, будто с младенчества впитывала немецкий язык.
Она не могла больше выдавить ни слова, расплакалась, судорожно всхлипывая, а старая хозяйка гладила худенькое плечико подрагивающей рукой.
* * *
Теперь я знал всё. Ирма умерла на следующую ночь после отъезда Беккерш. Девчонки с трудом нашли кое-кого из соседей и объяснили, что скончалась старая фрау. Её тихо похоронили на деревенском кладбище.