Вместо того чтобы болтать о честном, здоровом соперничестве на футбольном поле и о великой роли Олимпийских игр в сближении между народами, полезнее было бы разобраться, как и почему возник теперешний культ спорта. Большинство наших игр – древнего происхождения, но в период от римлян до девятнадцатого века к спорту, судя по всему, относились не слишком серьезно. Даже в английских частных школах культ игр возник лишь к концу девятнадцатого века. Доктор Арнольд, которого принято считать основоположником современной частной школы, смотрел на игры как на пустую трату времени. Затем, прежде всего в Англии и Соединенных Штатах, игры превратились в весьма коммерческое предприятие, способное привлекать громадные толпы и возбуждать неистовые страсти, – и зараза эта поползла от страны к стране. Шире всего распространились виды, где наиболее силен элемент яростной состязательности, – футбол и бокс. Вряд ли можно сомневаться в том, что все это связано с ростом национализма, то есть с безумной современной привычкой отождествлять себя с тем или иным мощным коллективом и рассматривать все в свете соревновательного престижа. К тому же организованные игры процветают скорее среди городского населения, где человек чаще ведет сидячую или по крайней мере ограниченную в пространстве жизнь и отлучен от творческого труда. В сельской местности у мальчика или молодого человека излишки энергии расходуются на ходьбу, плавание, игру в снежки, лазание по деревьям, езду на лошадях и различные забавы, связанные с жестокостью по отношению к животным, такие как рыбная ловля, петушиные бои и охота с хорьком на крыс. В больших городах, когда нужно дать выход физической энергии и садистическим импульсам, приходится прибегать к групповым упражнениям. К играм серьезно относятся в Лондоне и Нью-Йорке; к ним серьезно относились в Риме и Византии; играли и в Средние века и, по всей вероятности, весьма грубо, но игры не смешивались с политикой и не вызывали групповой ненависти.
Если бы мы хотели добавить к запасам взаимного недоброжелательства, уже скопившимся в мире, трудно придумать что-нибудь лучше для этого, чем серия футбольных матчей между евреями и арабами, немцами и чехами; индийцами и британцами, русскими и поляками, итальянцами и югославами в присутствии смешанной публики на стотысячных стадионах. Я, конечно, не хочу сказать, что спорт – одна из главных причин международного соперничества; большой спорт сам, по-моему, следствие тех причин, которые породили национализм. Тем не менее мы только ухудшаем дело, посылая команду в одиннадцать человек, именуемую чемпионом страны, сражаться против других команд, когда у обоих народов существует сознание, что проигравший «потеряет лицо».