Вошли. Огляделись. Восхитились.
— Семен Николаевич попросил поводить вас по замку, а к пятнадцати часам пожаловать к нему в кабинет.
— Семен Николаевич?
— Кузнецов, наш директор.
До пятнадцати часов оставалось не так и много, и мы только-только осмотрели главные залы.
— Ничего, приедете ещё, — утешил Паша. — К нам многие возвращаются. Место такое. Только посмотрите.
Мы посмотрели. Из окна видна была река, внизу, а за ней лес до горизонта.
— Лес тоже при Валькенштейне посадили, прежде тут степь была. Тысяча гектаров леса. Теперь там местный заповедник. И река Голуба, чистая-чистая.
— А как же завод? — спросил Антон.
— А что завод? Ну, воду понемножку забирает, так ведь понемножку, а чтобы спускать в реку отходы — ни-ни. Тут безотходное производство. Всё в дело идет. Патока, жом — это же деньги, и хорошие деньги. А для реагентов рекуператоры стоят, в шестьдесят девятом их обновляли специалисты из ГДР. У нас строго!
Тут стали бить башенные куранты, и наш гид заторопился:
— Пора!
И мы пошли.
1 декабря 1973 года, суббота (продолжение)
В ГОСТЯХ У ДРАКОНА
Кабинет был скромным. Как кабинет главного врача ЦРБ второй руки, коек на шестьдесят. На стене обязательные портреты Ленина и Брежнева, обязательный шкаф с синими томиками, обязательный бронзовый бюстик на столе, а рядом два телефона, красный и синий. По правую руку от стола радиола «Иоланта» на ножках, изделие Сарапульского завода имени Орджоникидзе.
Но и стол, и стулья, и шкаф тоже были самыми обыкновенными, Сомовской мебельной фабрики, что в соседнем районе. Мебель эта с помещением не гармонировала, в этом помещении органичнее бы смотрелся Гамбс или даже Чипендейл: ореховые панели, стрельчатые окна, высокие потолки, расписанные сценами псовой охоты… Но что есть, то есть.
— Что есть, то есть, — повторил мои мысли наш хозяин, Семен Николаевич Кузнецов, директор сахарного завода и один из самых влиятельных людей не только района, а и области. А с виду не скажешь: одет вызывающе просто. Офицерская рубаха, галстук защитного цвета, брюки-галифе и сапоги. Сапоги, правда, хромовые.
И — нет даже орденской планки, а ведь наград у Кузнецова преизрядно, и боевых, и трудовых.
Я невольно посмотрел на собственный знак лауреата.
— Ничего, ребята, ничего. Это правильно. Я, когда первую медаль получил, не снимал её даже ночью. Оно, конечно, и снимать было несподручно, я первую медаль в финскую получил, а в финской спали не раздеваясь, где придётся…
Телепат какой-то.
— Ну, как вам каборановская молодежь? Не отвечайте, сам понимаю, запросто не разглядишь. Но, думаю, лучше не найти. Молодежь такова, какова она есть, и больше никакова, как сказал один умный человек. Она, молодежь, без внимания портится. Ржавеет. А с вниманием — горы свернуть может. Нужно вот только знать, куда эти горы сворачивать.