— У нашего Куренкова точно дубинка в руках: с одной стороны написано «рост», а с другой — «взносы», и вот он машет ею то в одну, то в другую сторону. А о существе работы он не думает. А молодежь ведь такая: если будут проходить мимо ее нужд, — может быть, очень личных! — она будет оставаться пассивной. Вот у нас на заводе полно недостатков! Знает об этом Куренков? Знает! Молчит? Молчит! А по-моему, пока руководитель не возьмет себе за правило не проходить мимо недостатков, — ну, ни мимо одного! — из него не получится настоящего комсомольского руководителя. И хорошая русская поговорка такая есть: «Посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу».
Я знаю, товарищи, что в некоторых организациях ни собраний почти не бывает и, значит, ни решений, ни планов работы. А вот у нас Куренков написал недавно двадцатипунктное решение, а толку столько же! Я ему говорю: «Ты, Павлик, себе эти решения вместо рушников на стену приколи, пусть висят!» А он обижается!
Я предлагаю, товарищи, создать такой контрольный орган, в котором участвовали бы все по очереди комсомольцы, который бы просто судил плохих руководителей!
Соболеву не часто делали замечания. А когда делали, он переносил их очень болезненно. Он с неприязнью проводил взглядом Соню, когда она, медленно и оглядываясь, словно жалея, что приходится покидать трибуну, уходила в зал.
В перерыве Игорь столкнулся с Павлом Куренковым.
— А-а! Игорь! Ну, как себя чувствуешь?
— А что?
— Да вот… критикуют!
— Неважно, честно говоря!
Прозвенел звонок, возвещавший, что кончился перерыв.
— Ну, потом поговорим, сейчас некогда, — заторопился Игорь. — Вот что. Я посмотрел регистрационные списки, меньше всего комсомольцев от вас пришло, а ведь у вас самый большой завод! Ты разберись завтра с секретарями, почему так? Наказывать надо за недисциплинированность! Самым строгим образом будем действовать.
И после того как кончилось собрание, Соболев снова объявил, что все неявившиеся на актив комсомольцы приглашаются в горком на очередное бюро, опоздавшие — на комитеты для объяснения.
— Что скажешь, Леночка? — обратился он к Лучниковой, когда все встали.
— Все хорошо, — ответила Лучникова.
Пронзительные зеленые глаза ее горели. «А критика была правильная, в нашей жизни всякое бывает, ты не расстраивайся», — говорили они Соболеву. Игорь понял этот взгляд. «Я расстраиваюсь… не очень», — хотел сказать он Лене, но в это время заметил, что Борис Исмаилович собирается уходить, и заторопился к нему.
Легче стало у Соболева на душе после взгляда Лучниковой, поэтому и к Чиркову Соболев подошел с взбудораженным и даже, пожалуй, со счастливым выражением лица.