Запихиваешь поглубже недовольство, собираешься и действуешь. А если не можешь, то всегда можно придать себе смелости или веселости с помощью бокала вина. А потом – бах: депрессия, выгорание или истерика из-за сломанного ногтя.
Насколько же легче мне стало, когда я поняла, что страдать надо, плакать важно, расстраиваться не стыдно. Во внутренней грязи можно хорошенько извозиться. Не измазавшись, убрать ее легко только герою плохой мелодрамы. А если в перчатках прятать неприглядное в пакет, то ходить с ним в какой-то момент становится так же удобно, как в обуви на пять размеров меньше. В моем так вообще завелась когда-то жаба.
Растягивать, раскручивать, расширять негатив, смаковать трагедии я не предлагаю. Но избегать их, каждый раз улыбаясь, потому что хочешь обмануть мозг, – это психологическое самонасилие. Как и в некотором роде выпивка.
Ближе к концу года я отчетливо поняла, как идеализирую свою жизнь, даже когда в ней творится беспредел. Это был другой, не менее излюбленный способ не замечать мой мячик, другой способ «быть на позитиве». Даже когда я понимала, что стою не на той дороге, думала, что дело в дороге, что нужно просто поменять эту тропинку на ту. Но дело вовсе не в материале под ногами.
Что я накрывала тяжелым пыльным покрывалом? Что идеализировала?
Например, когда мы с мужем разошлись, мне хотелось его убить. Во-первых, он посмел разрушить мою мечту о браке на всю жизнь, о трех детишках и старичках, которые гуляют, держась за руки, по набережной и вспоминают прошлое. Во-вторых, я только что родила, а в этот период женщины особенно уязвимы. В-третьих, мне практически прямо во время родов пришлось пожертвовать отношениями с матерью и собственным комфортом ради мира в семье, но оказалось, что моему партнеру этот мир без комфорта не очень-то был и нужен.
Что еще тут можно было прикрывать? Но нет, я нашла-таки способ и здесь кое-чем поживиться. Я стала выстраивать с ним дружеские отношения. Я прикрылась тем, чем сотни веков прикрываются мамы, – таким знакомым «ради детей». Я даже нашла где-то научную основу, которая разрешила бы мне это сделать, – так страшно было увидеть и признать свою вполне обоснованную ярость.
Я прочитала, что дети якобы чувствуют, что ты ненавидишь отца. Но в ребенке всегда есть часть и мамы, и папы, и таким образом ты как бы ненавидишь его половину.
Представляешь? Вместо того чтобы хорошенько разозлиться, когда тебя предали, поорать и проклясть, а потом уже отойти и спокойно выстраивать связи без затаенной ненависти, я улыбалась и благодарила за каждый знак внимания. О, я была мудрой женщиной и матерью, я стимулировала его к общению с детьми, сдавливая зубы, потому что на самом деле мне хотелось размазать его по стенке.