Надя оцепенела, захваченная звуками, – они несли ее куда-то вперед, вверх, они баюкали и будоражили ее. Словно тот, кто сочинил музыку, был рядом. И говорил с ней – теми единственными, главными словами, которые можно услышать только раз в жизни.
Леон с помощью музыки объяснялся Наде в любви.
«Ты самая лучшая, – как будто говорил он. – Я тебя люблю. Нежно и страстно. Я думаю только о тебе. Ты моя, несмотря ни на что. Я тебя обнимаю, я тебя целую, я проникаю в глубь твоего сердца. Я везде в тебе. И вообще, с чего ты взяла, что мы сейчас далеко друг от друга? Мы вместе! И до конца жизни мы будем вместе. И даже у гробового входа мы будем думать только друг о друге, не страшась смерти. И там, дальше, бесплотными тенями мы будем летать по коридорам времени в ожидании Страшного суда и предстанем перед богом – тоже вместе. Ты убежала, ушла, ты покинула меня, ты спряталась… Но все равно я тебя настигну, я прольюсь на тебя золотым дождем. Ты моя. Я тебя люблю. Нежно и страстно…»
Надя узнавала мелодию, которую когда-то наиграл ей Леон на рояле. Теперь она была оформлена и завершена с помощью компьютерной обработки, наполнена мощью.
Мороз пробежал у Нади вдоль позвоночника – так хороша была эта музыка. Даже не совершенством своим, а тем, что Леон с ее помощью смог сказать Наде все.
«Я тебя тоже люблю, – сказала она, бесцельно водя пальцем по жесткой ткани, которой был обит ее диван. – Ты мой».
Леон не был ее, он остался с Альбиной. Они потеряли друг друга – навсегда.
Бурлящая стихия музыки дошла до своей кульминации, а затем стала рассеиваться, распыляться, замирать, истаивать. Остались лишь какие-то звуковые блики – миражи тембров, эхо, отзвуки… Наконец и они затихли.
Вокруг была тишина.
Надя закрыла глаза. Только сейчас она поняла, какая могла бы у них с Леоном быть любовь. «Лучше этого у меня ничего не будет, – сказала она себе. – Сколько мы с ним встречались? По пальцам можно пересчитать наши встречи, но они – единственные счастливые дни в моей жизни…»
В конце сентября, когда бушевало позднее бабье лето, Альбину выписали из больницы. Она позвонила Наде уже из дома и говорила с ней ласково и спокойно. Потом позвонила Лиля.
– Альку выписали, ты знаешь, – деловито сообщила она.
– Да, знаю… Мы с ней говорили час назад.
Лиля потрясенно замолчала, а потом произнесла торжественно:
– Наша Альбина – святая. Она простила тебе такое…
И тут в первый раз за довольно долгий промежуток времени Надя наконец вспомнила о том, что уже давно ее мучило и не давало покоя.
– Лиля, ты не хочешь со мной встретиться?