После этого, уже наяву, она еще долго чувствовала себя такой же потерянной. Совершенно неожиданно Влада очутилась в другой жизни, где нужно было ходить в магазин, готовить еду, откуда-то брать деньги, наконец, – и ко всему этому нужно было как-то привыкнуть.
Утром – серым, тёмным, глубоко осенним – уговариваешь себя подняться нежными словами, которых тебе больше никто никогда не скажет: «Вставай, моя милая! Поднимайся, моя любимая, девочка моя хорошая». Вставать не хочется, потому что знаешь, что впереди опять серый, муторный день, полный хлопот и возни по дому, и это теперь всегда будет называться жизнью. Насколько же она была, оказывается, свободна, пока Никита был рядом!
Идя домой из магазина с тяжелым рюкзаком за плечами (рассчитать, сколько она может унести без напряжения, Влада пока не умела), она казалась себе безнадежно старой и разбитой. В январе, перебираясь через бульвар по узенькой тропке между двумя сугробами, она потеряла равновесие и завалилась боком в снег. Лежала – и не могла встать, потому что плохо уложенный рюкзак перетягивал ее на одну сторону. Лежала – и плакала: ее наконец пробила жалость к себе. Она представила себе, как выглядит, наверное, со стороны: старая зачуханная тетка, смешно барахтающаяся в снегу. Никому не нужная, выкинутая на помойку… Все у нее не так, все косо, все валится из рук!
Бывает, что от печали тошнит. И хочется, чтобы уж вырвало как-нибудь поскорее, вырвало этим твоим горем… Как это, однако, сладко, поняла Влада, лежа в сугробе, – пожалеть себя, преувеличив немножко свои несчастья, и поплакать… Но слезы на морозе замерзали. Влада сделала усилие, поднялась и потащилась к дому, строго напомнив себе о всех голодных, безногих, безруких и бездомных мира.
Конечно, она прекрасно понимала, что жалость к себе – такое же губительное и разрушительное чувство, как злость или зависть, но ей до ужаса не хотелось ни от кого банальной проповеди на тему о том, что нужно «держаться», «быть сильной», что у других еще хуже и что все пройдет… Когда она слышала эти слова, ей хотелось заорать и стукнуть советчика по голове. Владе нужно было, чтобы кто-то пожалел её, как маленькую, дал выплакаться. А подруги вместо этого совершенно неуместно начинали объяснять ей, что именно она должна чувствовать и как себя вести, и делились своим опытом… Но ни одна из них не теряла мужа! Да и интересовал ее этот чужой опыт меньше всего на свете.