Алина вспомнила еще один тогдашний разговор с Шуриком. Наедине, после уроков. Это было связано с какими-то долгами по «Войне и миру», и Шурик сказал ей, что из всех героев романа ему ближе всего Николай Ростов и что он разделяет его жизненную позицию. Как??? Алина прямо-таки взметнулась. Вот это вот «какое мы имеем право рассуждать», «вели мне сейчас Аракчеев идти на вас с эскадроном и рубить – ни на секунду не задумаюсь и пойду»? И она так оскорбилась, так расстроилась, что потом полчаса сидела в классе и рыдала.
Она спросила у Шурика, помнит ли он этот разговор. Он не помнил. Совсем. Да и образ Николая Ростова в его памяти давно померк. А она до сих пор не может этого забыть. Так и стоит у нее перед глазами ее кабинет; Шурик, стоящий у окна с ярко-желтыми шторами; заваленный тетрадками стол; ее собственные тоскливое отчаяние и обида. Да, Алина всегда обижалась на людей за то, что они не такие, как она, или не такие, какими она хотела бы их видеть. И что с этим поделать?
* * *
А на пятый год работы в школе Алина влюбилась в восьмиклассника, которого учила с четвертого класса.
Молодые люди вне школы ее в принципе больше не интересовали, да и на знакомства времени не было. Но почему она не влюбилась в кого-нибудь из класса, где учился Шурик, хотя бы и в него самого? Наверное, потому что материал для ее комплекса Пигмалиона там был недостаточно податливым. Всё-таки не такая большая разница в возрасте, не такой высокий пьедестал…
Мальчик, ставший предметом ее страсти нежной больше чем на семь лет, был одним из двух братьев-близнецов, похожих друг на друга, как… как близнецы. Звали их Кирилл и Михаил, но одноклассники с четвертого класса, после рассказа учителя истории про возникновение русской письменности, прозвали братьев Кириллом и Мефодием. (На Кирилле это никак не отразилось, а вот бедному Мише пришлось несладко).
До седьмого класса Алина обращала на них не слишком много внимания. Читать они не любили, озорничали вовсю и учились кое-как. К Алине они относились хорошо, но на уроках все больше находились под партой: не нарочно, а то ручка упадет, то яблоко закатится, то солдатик. А вот в седьмом, когда она поставила с классом спектакль про лицеистов, где Кирилл играл Жанно… Что-то совсем новое разглядела она в этом мальчике, который считал, что стихотворение «19 октября» посвящено декабристам (почему же их тогда не назвали октябрятами?). Ей удалось как-то растрясти его, пробиться внутрь, пробудить жажду читать, узнавать, понимать. Она поверила в него – и он откликнулся на эту веру. С того момента – она видела это – ему захотелось вдруг стать лучше, умнее… Это было то, чего ждала ее душа Пигмалиона. И она уже видела в нем Жанно – декабриста, который отказался после поражения восстания принять паспорт из рук своего лицейского друга Горчакова и бежать за границу, ибо считал постыдным избежать участи своих единомышленников.