Автобус из Петербурга, на котором ехала Вероника, прибыл в Ловиису чуть раньше расписания. Автовокзал представлял собой небольшое одноэтажное здание, в котором располагались кафе и сувенирный магазин, и две скамеечки под окнами. На одной из них сидело три человека, ожидающих автобус. Кандидатов на роль Антонио, фотография которого, впрочем, не слишком отчетливая, была на сайте, среди них не оказалось. Вероника поставила сумку на свободную скамейку и достала было телефон, но тут из стеклянных дверей магазина вышел невысокий, худощавый, но очень ловко скроенный брюнет в больших очках, несколько тяжеловатых для его узкого с мелкими чертами лица. Над мягким ртом забавно топорщились тонкие усики, волосы слегка волнились. В руках он держал предназначенный для Вероники туристический проспект.
Заметив, что Антонио сильно ниже ее ростом, Вероника не стала подниматься на крыльцо, а остановилась на первой ступеньке. Антонио передал ей проспект, показал на карте, как пройти к его дому, сообщил, что вернется через пять дней и свозит её куда-нибудь на машине и в результате чуть не забыл отдать ключи. Впрочем, он тут же снова добавил, что дом не заперт.
И это было действительно так. Конечно, из женского любопытства Вероника зашла и в гостевой домик, уже отремонтированный, если не считать дырки в полу прихожей, через которую нужно было осторожно перешагивать. Он был менее просторным и менее колоритным, чем хозяйский, хотя и в нем внимание Вероники привлекли старая черная металлическая печка на ножках и потертые фибровые чемоданы, превращенные в шкафчики и журнальные столики. Кровать в спальне была не застелена, на ней валялась мужская рубашка в узкую полоску и безмятежно спала трёхцветная кошка, которую Веронике между делом поручили кормить. В гостиной, по всей вероятности, служившей Антонио мастерской, вообще царил полный хаос: повсюду лежали папки для рисунков, стояли прислоненные лицевой стороной к стене холсты, на журнальных столиках и черной винтажной этажерке помещались банки с кистями и коробки с красками. В углу стоял мольберт, завешенный старой простыней.
Но среди этого хаоса взгляд Вероники моментально зацепился за две больших картины маслом, обрамленные в багет и висевшие на стене напротив окна. Картины были написаны в современной манере, размашисто и небрежно, с незаполненными белыми фрагментами фона, но одновременно включали в себя подробно, реалистически выписанные главные фигуры, из-за своей объемности и инородности выпадавшие из плоскости полотна.
На одной из них среди странного хаотичного скопления очень больших сиреневых и белых гиацинтов или, может быть, колокольчиков – Вероника не поняла точно, потому что они казались не столько цветами, сколько тенями цветов, перекрывающими друг друга – был изображен сидящий обнаженный мужчина лет сорока, с удивительно красивым, одухотворенным лицом и очень печальными глазами. Его фигура классических античных пропорций, при всей безупречности форм, была какой-то раздробленной… словно бы каждая часть тела, почти идеальная сама по себе, существовала отдельно. Присмотревшись, Вероника поняла, что они написаны с разных точек зрения, в разных ракурсах. Это не была нарочитая вывихнутость, нет, прием не выпирал, художник сдвигался лишь на несколько сантиметров, но в результате создавалось впечатление разрыва… Нет, Вероника не смогла бы сформулировать это впечатление, но у нее по коже поползли мурашки. Скользя взглядом по фигуре, она заметила, что мужчина сексуально возбужден, что совсем не вязалось ни с печалью глаз, ни с раздробленностью фигуры, хотя, возможно, усиливало ощущение этой самой раздробленности. В одной руке он сжимал что-то похожее на венок из листьев. Лавровый венок? Листья казались сухими и ломкими.