— Ответьте, пожалуйста, на такой вопрос: как пишутся детективы, откройте тайны ремесла…
— Я не знаю, что такое “ремесло”. У каждого профессионального писателя наработаны свои навыки. У одного есть “норма”, и он ежедневно, в определенное время, выдает сколько-то там страниц, другой пишет когда Бог на душу положит, а кто-то еще садится писать лишь тогда, когда у него уже все продумано — от названия до последней страницы. Я пишу то, что вижу. Возможно, потому, что думаю я только образами. Передо мной возникают образы, явственно, как на экране…
— Когда Вы впервые соприкоснулись с литературой?
— Мне повезло еще в раннем детстве. Когда мне было четыре года, меня насильно научили читать — от отчаяния. Я настырно домогалась, чтобы мне читали “Сказку о Железном Волке” — изо дня в день, без роздыху. Никто такой муки вынести не мог, потому что я знала ее наизусть и не допускала ни малейшего отклонения от текста, так что ничего не оставалось, как научить меня грамоте, чтобы я сама наслаждалась этой осточертевшей всем сказкой; Ну и, конечно, научившись читать, я больше в руки ее не брала и понятия не имею, о чем она.
— И что Вы читали потом?
— Все, что попадалось на глаза. Я была читающим ребенком, в куклы не играла. Благодаря этому, заранее перечитала всю школьную программу, не успев потерять интерес к включенным в нее книгам. Оккупацию я провела в интернате у сестер Воскресения Христова и однажды получила двойку по польскому языку. О чем-то думала во время объяснения и ни слова не слышала, а с учебниками сами понимаете, как тогда обстояло. Сестричка отчитывала меня с пафосом: “Деточка, — сказала она, — идет война. Как может польский ребенок отлынивать во время оккупации от изучения польского языка?!” Задела она меня за живое, и с тех пор я грамматику знаю назубок. А после войны, в гимназии Королевы Ядвиги, историю преподавала гениальная историчка, Гизелла Гебертова, которая требовала от нас ответов на безукоризненном польском языке. Стоило это нам адских мук, зато принесло свои плоды.
— Тогда почему же вы решили изучать архитектуру, а не полонистику?
— Считала, что литературу, историю литературы можно изучить самостоятельно, в свое время. С архитектурой дело другое, да и нравилась мне эта профессия.
— И все-таки архитектурой Вы не занимаетесь?
— Но очень долго занималась. Работала в очень славном проектном бюро, которое было подробно описано во второй моей повести, “Все мы под подозрением”, и которое впоследствии обанкротилось. Единственный в Польше случай с банкротством государственного предприятия. А потом я уехала в Данию.