Мизерере (Гранже) - страница 277

– Ваш напарник чокнутый.

– Волокин – потрясающий полицейский. Но он камикадзе.

– И вы предлагаете вот так, с ходу, напасть на Колонию? Вместо завтрака?

– Речь идет не о нападении, а о проникновении. Вы хорошо знаете «Асунсьон». Наверняка вам известно, как туда пробраться. Надо вызволить Волокина. Это срочно. А потом можно обратиться к настоящей полиции.

Роша вошел в комнату и налил себе кружку кофе. Его спокойствие придавало ему сходство с каменистым пейзажем за окном.

– Если его еще не опознали, все достаточно просто. Добраться до зоны, где живут наемные рабочие, вполне реально. В противном случае его уже схватили, и тогда наша задача становится очень сложной. Практически невыполнимой.

– Вы мне поможете или я пойду один?

Роша улыбнулся и бесстрастно обратился к сыну. Ничто в их поведении не выдавало родственных чувств.

– Разбуди остальных. – Он обернулся к Касдану. – Вы поедете со мной. По дороге я объясню вам свой план.

– У вас уже есть план?

Роша шагнул вперед. Его светлые глаза напоминали море. Даже не море, а уголок моря, бухту, лагуну.

– План у меня здесь. – Он ткнул указательным пальцем себе в висок. – Давным-давно. Только случая все не представлялось. – Он снова улыбнулся. Образовавшиеся морщинки сделали его особенно привлекательным. – Возможно, вы с вашей историей о пробравшемся в Колонию легавом и есть этот случай. Такого еще не бывало.

Роша развернул на покрывавшей стол клеенке карту местности.

Касдан поставил кружку и сосредоточился.

Поход на Трою начался.

78

Первое, что Волокин услышал проснувшись, было пение. Отдаленное и неясное. «Готово. Попался. Я уже в аду», – подумал он. Потом понял, что поют не «Мизерере», а что-то другое. И заметил, что не может пошевелиться. Он не был связан, но тело его не слушалось.

Пение продолжалось.

Неподражаемо нежные голоса, казалось, преодолели свою материальную природу, превратившись в чистую абстракцию. Русскому вспомнился «Немецкий реквием» Брамса – одно из самых загадочных произведений в истории музыки. Но это был не «Реквием».

Волокин мысленно отвлекся от гипнотической силы музыки и попытался осмотреться. Обнаженный, он лежал на металлическом столе, покрытом бумагой. Плечи холодила стальная поверхность. Закрывавший Волокина длинный бумажный лист шевелился от его дыхания. Прямо в лицо светила хирургическая лампа. Вспомнилось, что такие светильники не отбрасывают тени, и от этой мысли ему стало страшно. Никакого укрытия. Он абсолютно беззащитен. И абсолютно уязвим.

Музыка снова захлестнула его сознание. Мягкие, сладостные волны, сплетенные из детских голосов. С опозданием Воло сообразил, что хор уже не вызывает у него аллергии. Он исцелился, но слишком поздно. Он был распростерт на своем смертном одре.