У падишаха дочь была,
Подобная лицом Луне четырнадцатидневной…
Бованье спросил:
– История в «Голубых воротах» как-то связана с этой теткой?
Шиффер забрал фоторобот, перевернул бейсболку полицейского козырьком вперед.
– Если кто-то начнет задавать вопросы, надеюсь, ты не забудешь нам сообщить, дружок.
Больница Святой Анны, 9 часов вечера.
Он хорошо знал это место. Длинная стена с накрепко закрытыми воротами; маленькая секретная дверца на улице Бруссе, 17, похожая на артистический вход в театре, территория больничного городка – огромная, напоминающая пересеченную холмистую местность с разбросанными тут и там корпусами и павильонами, выстроенными в разные эпохи знаменитыми архитекторами. Настоящая цитадель, отгораживающая от мира нормальных людей вселенную безумия.
Но этим вечером цитадель не выглядела неприступной: на зданиях были развешаны лозунги и призывы: «ПРАВО НА ЗАБАСТОВКУ!», «РАБОТА ИЛИ СМЕРТЬ!», «НЕТ СВЕРХУРОЧНЫМ ЧАСАМ!», «ПРОЩАЙТЕ, НЕРАБОЧИЕ ДНИ!»
Шиффера позабавила мысль о самой большой психиатрической клинике Парижа, отданной «на откуп и разграбление» пациентам. Он представлял себе этот корабль дураков, в котором пациенты по ночам играют роль врачей, но, проникнув за ограду, обнаружил совершенно пустой город-призрак.
Он шел, ориентируясь по красным табличкам, к приемному покою скорой нейрохирургической и невропатологической помощи. Аллея «Ги де Мопассан», тропинка «Эдгар Аллан По». Интересно, это черный юмор основателей больницы? Мопассан перед смертью окончательно сошел с ума, а писатель-алкоголик, автор «Черного кота», вообще в конце жизни мало что соображал. В коммунистических городах проспекты посвящались Карлу Марксу или Пабло Неруде, а в Святой Анне аллеи назывались именами виртуозов безумия.
Шиффер хмыкнул в воротник, пытаясь сохранить облик крутого легавого, но он чувствовал, как в душе просыпается страх. Слишком много воспоминаний, слишком много старых ран в душе…
В одном из корпусов этой больницы он оказался в двадцать лет, вернувшись из Алжира. Военный невроз. Он просидел взаперти много месяцев, сражаясь со своими галлюцинациями и пытаясь не поддаться на соблазн самоубийства. Многие из товарищей по оружию из «Оперативных подразделений» не колебались, принимая решение. Шиффер вспомнил одного молодого парня, который повесился, вернувшись к себе в Лилль, и бретонца, отрубившего себе руку топором на семейной ферме, – ту самую руку, что подносила электроды к обнаженной плоти заключенных и топила их, держа за затылок, в ванне…
В приемном отделении «Скорой помощи» было пусто.