Он сожалел о неудачном моменте для сообщения новости, однако понимал, что по-другому уже быть не могло.
Он уже был одной ногой за пределами сообщества. Как и хотел.
Да-да, он прекрасно знал, каково им сейчас. Боулинг был их отдушиной. Ни у кого из них в перспективе не маячил пост директора в зарубежном филиале. Теперь, когда он создал определенную дистанцию, они чувствовали себя как мыши в ловушке. Однажды и он испытал подобное ощущение, но это было давным-давно.
Теперь котом стал он.
Уже трижды она видела утренний свет, проникающий сквозь коробки, и знала, что больше не увидит его.
Иногда она плакала, но больше плакать не могла. Даже на это не осталось сил.
Когда она пыталась открыть рот, губы не разлеплялись. Язык присох к нёбу. Наверное, уже сутки миновали с тех пор, когда у нее перестало хватать слюны, чтобы изредка сглатывать.
Теперь о смерти она думала как об избавлении. Вечный сон, и никакой боли. Никакого одиночества.
«Пусть тот, кто стоит на пороге смерти, тот, кто знает, что она наступит через мгновение, пусть тот, кто наблюдает, как решающий миг, в который все исчезнет, обрушивается на него, пусть он поведает о жизни» – так однажды ее муж презрительно процитировал своего отца.
Ее муж! Сам никогда не живший, как осмелился он оспорить эти слова? Возможно, она сама через секунду умрет – судя по всему, так, – но она, по крайней мере, жила. Она-то точно жила. Разве нет?
Она пыталась вспомнить, когда именно, но все слилось. Годы превратились в недели, отдельные воспоминания перемещались во времени и пространстве, сливаясь в невероятные комбинации.
«Сначала умрет мозг, теперь я знаю», – думала она.
Она перестала замечать собственное дыхание. Оно стало настолько неглубоким, что она даже не чувствовала дрожания воздуха в ноздрях. Дрожали лишь пальцы свободной руки. Пальцы, которыми в предыдущие дни она процарапала дыру в коробке и нащупала что-то металлическое. В течение некоторого времени она пыталась выяснить, что это могло быть, но так и не смогла.
Пальцы снова задрожали, словно эти движения регулировались струнами, тянущимися от самого Господа. Они трепыхались и бились друг о друга, как крылья бабочки.
«Господи, ты чего-то хочешь от меня? – вопрошала она. – Таково наше первое соприкосновение, прежде чем ты заберешь меня к себе?»
Она улыбалась. Она никогда прежде так сильно не приближалась к Богу. И не ощущала ни страха, ни одиночества, а только усталость. Давление коробок практически больше не замечалось. Только усталость.
И вдруг боль кольнула в груди. Спазм оказался настолько болезненным, что она дико выпучила глаза в темноту. «Вот и кончился день. Мой последний день», – пронеслось у нее в голове за долю секунды.