– Это был торнадо.
– Что?
– Тогда. В Канзасе.
– А-а.
Завывания достигли пронзительной ноты. Ветер, обнаружив каменную стену мавзолея, обрушился на нее с кулаками, стена задрожала, и эта дрожь передалась Тедди.
– Еще раскочегарится, – повторил он.
– Что там сейчас делают психи, как думаешь?
– Воют в ответ.
Какое-то время они молча курили. Тедди вспомнил тот день, когда он с отцом вышел в море на моторке и впервые в жизни осознал, что природа к нему безразлична и что она гораздо могущественнее, чем ему казалось. Нынешний ураган представился ему этаким ястребом с загнутым клювом, с клекотом налетающим на мавзолей. Этот монстр вздымал волны высотой с башню, переламывал дома как спички и мог бы запросто зашвырнуть его в Китай.
– В сорок втором я был в Северной Африке, – сказал Чак. – Пережил там парочку песчаных бурь. Но это будет покруче. Хотя все забывается. Может, и тогда было что-то подобное.
– Лично я не против, – откликнулся Тедди. – То есть я, конечно, не отправился бы сейчас на прогулку, но это лучше, чем холод. В Арденнах ты выдыхал, и пар тут же превращался в иней. Говорю, а у самого озноб. Пальцы замерзали так, что горели как обожженные. Ничего, да?
– В Северной Африке нас доставала жара. Ребята буквально падали. Только что человек стоял, и вот уже валяется. У многих случалась коронарная недостаточность. Однажды я выстрелил в парня, так у него от этого зноя тело до того размякло, что он успел повернуться и проследить, как пуля вылетела из него с другой стороны. – Чак для большей убедительности пару раз ткнул пальцем в скамейку. – Вот так она вылетает, а он провожает ее глазами, – тихо сказал он. – Клянусь Богом.
– Единственный, кого ты убил?
– Вблизи. А ты?
– У меня не так. Я убил многих и все это видел невооруженным глазом. – Тедди прижался затылком к стене и уставился в потолок. – Если бы у меня был сын, я бы, наверно, не пустил его на войну. Даже на такую, как тогда, когда у нас не было выбора. Я не уверен, что от человека можно это требовать.
– Что?
– Убивать.
Чак подтянул к груди одно колено и сказал:
– Родители, подружка, друзья, не прошедшие медкомиссию в военкомате, все задают мне один и тот же вопрос, сам знаешь какой.
– Да.
– Что я чувствовал? Они хотят знать. А я не знаю, что я чувствовал. Это происходило с кем-то другим. А я на это смотрел откуда-то сверху. – Он развел руками. – Не знаю, как еще объяснить. Ты меня понимаешь?
– В Дахау нам сдались пятьсот эсэсовцев, – начал Тедди. – Там были репортеры, которые, как и мы, видели мертвые тела, сложенные штабелями на железнодорожной платформе. Они, как и мы, все понимали. И взглядами одобряли то, что мы сделали. А уж как