– Что случилось, папа? – спросила дочь.
А случилось вот что: цепочка следов, оставленных юношей, внезапно обрывалась, и впереди лежал чистый, нетронутый снег. Последний след был виден отчетливо – отпечатались даже шляпки сапожных гвоздиков. Мистер Эшмор взглянул наверх; шляпу при этом он снял и прикрыл ею фонарь. Небо было ясное – ни облачка, и звезды горели ярко, потому мысль, что вот именно в этом месте прошел снег и засыпал вдруг цепочку следов, идущую дальше, пришлось отвергнуть.
Обогнув по дуге следы сына (видимо, для того, чтобы изучить потом все поподробнее), мужчина пошел к роднику. Девушка двигалась следом, держась позади, напуганная и взволнованная. Ни слова по поводу того, что они увидели, сказано не было.
Дошли до источника. Его поверхность покрывал ледок. Стало ясно, что здесь – по крайней мере, последние несколько часов – никого не было.
На обратном пути к дому они отметили, что ни справа, ни слева никаких следов нет.
Наступившее утро и дневной свет не принесли ничего нового, кроме того, что округу укрыл неглубокий, ровный, нигде не потревоженный снег. Он лежал повсюду.
Четыре дня спустя измученная переживаниями мать юноши пошла к роднику за водой. Вернувшись, женщина сказала, что в том месте, где оборвалась цепочка следов сына, прозвучал его голос. Она позвала Чарли и услышала, как он отвечал, но не могла определить, откуда доносится звук: он шел с разных направлений – то оттуда, то отсюда, то справа, то слева, то раздавался позади, то звучал впереди. Так она и металась в разные стороны, пока не сдалась, побежденная усталостью и горем. Когда ее спросили, что говорил голос, она не смогла вразумительно ответить, хотя и утверждала, что отдельные слова слышала совершенно отчетливо.
Теперь уже все семейство собралось у злосчастного места, но никто ничего не услышал, а потому решили, что у матери галлюцинация, вызванная глубоким нервным расстройством.
Но позже голос слышали и другие члены семьи, и даже люди посторонние. Длилось это на протяжении нескольких месяцев с интервалами в несколько дней, и промежутки эти были разными – то день-два, то больше. И все, кто слышал, утверждали, что это точно был голос Чарли Эшмора. Другое дело, что доносился он издалека, звучал хотя и слабо, но отчетливо. И еще – никто не мог ни определить направление, откуда он доносится, ни воспроизвести слова, которые слышались.
Постепенно периоды тишины становились все продолжительнее, а голос с каждым разом все слабел и слабел. К середине лета он умолк окончательно. Если кто и знает, что случилось с Чарли Эшмором, так это, пожалуй, только его мать. Но она умерла.