Однажды за обедом Конвей рассказал, что их с Бартингом связывает весьма необычная клятва: тот из них, кто умрет прежде, должен связаться со своим живым другом, причем таким образом, чтобы сомнений в том, что это знак «с того света», не оставалось. Выбор способа связи оставался за покойным. Последнее уточнение показалось мне мудрым. Кто, в самом деле, знает, что ждет нас «там»?
Через несколько дней после обеда, когда и состоялся разговор, в котором Конвей упомянул о договоренности, я встретил его на улице. Он медленно шел вниз по Монтгомери-стрит и был, судя по всему, погружен в глубокие размышления. Он приветствовал меня, холодно наклонив голову, и словно не заметил протянутую мной руку. Не скрою, я был удивлен и несколько задет его поведением. На следующий день я встретил его в холле Палас-отеля и, видя, что он намерен так же, как вчера, кивнуть мне и выйти вон, встал у него на пути. Поприветствовав его самым дружеским образом, я спросил напрямую, чем обязан такой внезапной к себе переменой. На мгновение он замешкался, но, вероятно, прочитав в моих глазах искреннее недоумение, ответил:
– Не думаю, мистер Фоули, что могу далее настаивать на продолжении нашей дружбы, поскольку с недавних пор мистер Бартинг, судя по всему, отказал мне в своей. Не могу, правда, понять, почему так случилось. Если он еще не сообщил вам причину, то, вероятно, скоро сделает это.
– Но мистер Бартинг ничего такого мне не писал, – ответил я.
– Ничего не писал? – изумленно переспросил Конвей. – Но он сейчас находится здесь, в Сан-Франциско. Я вчера встретил его. Минут за десять до вас. Я поздоровался с вами точно таким же образом, как и он со мной. Более того, сегодня я встретился с ним ровно час с четвертью тому назад. И вновь он едва кивнул мне и прошел мимо. Я никогда не забуду, как гостеприимно вы меня встретили. Но теперь, увы, до свидания или – если угодно – прощайте.
Случившееся вновь подтвердило мое мнение о мистере Конвее как о человеке высоких моральных качеств и весьма щепетильном.
Поскольку у меня нет тяги к театральным эффектам, я вам сразу скажу, что к тому времени Бартинга уже не было в живых. Он умер в Нэшвилле за четыре дня до нашего разговора. Я сообщил Конвею о смерти друга и показал письма, извещавшие об этом прискорбном событии. Он был так чистосердечно и глубоко поражен известием, что это полностью развеяло мои сомнения в его искренности.
– Поразительно, – произнес Конвей, подавив волнение. – Похоже, я все-таки обознался и принял за Бартинга совершенно другого человека. Потому он и ответил так холодно на приветствие совершенно незнакомого ему человека: просто кивнул и прошел мимо. Теперь-то я припоминаю, что у него не было усов, как у Бартинга.