– Кто он?
– Его фамилия Джеретт, он недавно в Калифорнии, мой земляк, из Нью-Йорка. У меня нет денег, чтоб примазать за него, но он-то охотно поставит за себя сколько угодно.
– Откуда вы это знаете?
– Да его хлебом не корми, только дай ему держать пари. А страх для него – чувство неведомое. Страх представляется ему каким-то не то легким раздражением кожи, не то особого рода религиозной ересью. – А какой он из себя?
Хелберсон, по-видимому, заинтересовался.
– Вылитый Мэнчер. Они могли бы сойти за близнецов.
– Я принимаю пари, – сказал Хелберсон.
– Очень благодарен вам за комплимент, – протянул Мэнчер, начавший уже дремать. – А мне можно поучаствовать?
– Надеюсь, не против меня? – спросил Хелберсон. – Мне не нужны ваши деньги.
– Хорошо, – сказал Мэнчер. – Тогда я буду «трупом».
Остальные засмеялись. Вам уже известно, какие последствия имел этот сумасбродный спор.
III
Мистер Джеретт потушил огарок свечи, чтобы сохранить его на случай какой-нибудь непредвиденной крайности. Он, вероятно, решил (сознательно или полусознательно), что хуже темноты ничего быть не может и что лучше поэтому сохранить возможность нарушить ее, если положение станет невыносимым. Во всяком случае, было полезно сберечь небольшой запас света, хотя бы для того, чтобы взглянуть, когда захочется, на часы. Задув свечу и поставив ее около себя на пол, он удобно устроился в кресле, откинулся назад и закрыл глаза, надеясь заснуть. Но тут его постигло разочарование. Никогда в жизни он еще не чувствовал себя менее склонным ко сну. Через несколько минут ему пришлось отказаться от этой затеи. Но что делать? Гулять? Разве он мог бродить ощупью в абсолютном мраке, рискуя ушибиться или, что еще хуже, наткнуться на стол и грубо потревожить покойника? Уж во всяком случае, у покойника есть право лежать спокойно и быть неприкосновенным для всего резкого и грубого. Джеретту почти удалось убедить себя, что именно это соображение не позволило ему рисковать столкновением со столом и оставило в кресле. Пока он раздумывал над этим, ему вдруг показалось, что на столе, где лежал покойник, раздался какой-то слабый звук. Какого рода это был звук, он не сумел бы себе объяснить. Он не повернул головы – какой смысл в полном-то мраке? Но он стал прислушиваться. Отчего же нет? Прислушиваясь, он вдруг почувствовал головокружение и ухватился, чтобы не упасть, за ручки кресла. В ушах у него стоял странный звон; ему казалось, что у него лопается голова; одежда давила грудь. Все это смущало его. Может быть, это симптомы страха? Вдруг с протяжным сильным вздохом его грудь куда-то провалилась; он сделал глубокий вдох, который вновь наполнило воздухом истощенные легкие, и головокружение прошло. Мистер Джеретт понял: очевидно, он так напряженно слушал затаив дыхание, что чуть не задохнулся. Это открытие неприятно поразило его.