Старик легко поднял за один конец бревёшко и скупыми, расчётливыми ударами начал отёсывать его топором. Фёдор задержался на крыльце, невольно залюбовался: «На весу ведь. У меня силёнки побольше, не сумею…» С мягким, вкусным стуком врезался топор в дерево, слышался лёгкий треск, и на белый снег падали жёлтые, как масло, щепки.
— Может, помочь, отец? — спросил Фёдор.
Силантий Петрович отбросил кряж, сдвинул с потного лба шапку.
— Нет, парень, справлюсь. На полчасика и работы-то. Иди по своим делам.
Высокий, плечистый, стать, как у молодого, движения сдержанны и скупы. «Трудовой мужик, — уходя, думал про него Фёдор, — да и вся-то у них семья работящая».
В конторе правления председателя не оказалось. Фёдор пошёл искать по колхозу.
«Незавидно живут, далеко до хромцовских».
Около скотного, в каких-нибудь шагах двадцати от дверей, — прикрыта снегом гора навоза.
«Неужели и летом сюда навоз скидывают — смрад, вонючие лужи, тучи мух… Хозяева!»
Тут же, рядом, женщины разгружали воз сена. Одна, невысокая, без рукавиц, с красными на морозе руками, стояла на возу, деревянными вилами охапку за охапкой пропихивала сено в чердачное окно.
— Вот так! Вот так-то! Без ленцы! — покрикивала она, а две другие топтались около воза.
— Труд на пользу! — весело поздоровался Фёдор. — Не видали Варвару Степановну?
Подавальщица на возу остановилась.
— А тебе на что её? — сипловатым голосом спросила она.
— Дело есть.
— Ну-ка, Парасковья, бери вилы.
Придерживая подол, она неуклюже сползла с воза, стряхнула с плеч сенную труху, повернулась к Фёдору и с валенок до шапки оглядела его. При взгляде на неё вблизи против воли готово было сорваться одно слово: «Крупна!» Роста маленького, чуть ли не по плечо Фёдору, а лицо широкое, грубое, мужичье. Тяжеловатость и крупноту черт ещё более выделяли мелкие серые глазки. Взгляд их твёрд и насторожён. Крупны у неё и руки, размашиста и в плечах, из тех — неладно скроена, да крепко сшита.
— Я Варвара Степановна. Выкладывай дело.
В Хромцове председатель Пал Поликарпыч был седенький, маленький, щуплый и очень вежливый. Даже сама походочка у него вежливая — аккуратно, цапелькой, выступает высокими сапожками, голос тихий, ко всем одинаковое обращение: «Дитя ты моё милое…» Но уж коль скажет, то это «дитя» — какой-нибудь дремучий бородач, годами, случается, и старше Пал Поликарпыча — сразу краснеет или от радости за похвалу, или от стыда за упрёк.
— Бригадир тракторной бригады Фёдор Соловейков.
— Зять Силана Ряшкина, что ли?
— Он самый.
Ещё раз, пристально и как будто недружелюбно, оглядела Варвара Степановна Фёдора.