И всё же во время обеда Фёдор молчал, не переставал думать: «Как это Варвара решилась? Нет же лишних лошадей. Ни Силантия Петровича, ни Алевтину Ивановну она вроде особо не жалует. Что-то не то…»
После обеда он нарочно завернул за угол, полюбовался: Стеша не шутила, по чёрной взрыхлённой земле прыгали галки, тесть, сутулясь, неровными, оступающимися шажочками шёл за плугом.
У Фёдора неспокойно стало на душе. Он направился в контору.
Тётка Варвара хмуро отвела от него взгляд.
— Ты лошадь просил, так я дала её, — сказала она, не обращая внимания на произнесённое Фёдором: «Здравствуй, Степановна».
— Я?.. Лошадь?..
— Иль не просил, скажешь? Силан утром целый час подле меня сидел, попрекал, что относимся к людям плохо, что ты, мол, ради колхоза покой потерял, а я уважить тебя не могу. Так и сказал: «Фёдор просит уважить…» Ещё пристращал — кобылёнку жалеешь, как бы дороже не обошлось. Я Настасье Пестуновой отказала, у ней пятеро — мал мала меньше, сама хворая, мужа нет… А тебя уважила. Приходится… Оно верно — план-то сева дороже заезженной кобылёнки.
— Не просил я лошадь, тётка Варвара!
Но тётка Варвара всем телом повернулась к бухгалтеру:
— Так ты куда ж, красавец писаный, этот остаток заприходовал?
— Тётка Варвара! Слышь!.. Нечего мне затылок показывать, выслушать надо!
— А ты не кричи на меня. На свою родню иди крикни, ежели они тебя обидели.
Как ошпаренный, выскочил Фёдор из конторы и широким шагом зашагал к дому.
Он подождал, пока большеголовая, кланявшаяся на каждом шагу мордой лошадь не добралась до обочины, взял её за поводок.
— Стой, батя!
— Чего тебе? — Выцветшая, с чёрным околышем военная фуражка была велика тестю, треснувший матовый козырёк наполз на хрящеватый нос.
— Выпрягай!
И, не дожидаясь помощи, Фёдор сам отцепил гужи. Лошадь дёрнулась и остановилась, вожжи были привязаны к ручке плуга.
— Так, сынок, так… Ой, спасибо! Забываешь, видно, под чьей крышей живёшь, чьи щи хлебаешь… А вожжи ты оставь. Вожжи мои, не колхозные.
Фёдор отцепил вожжи, бросил концы на землю.
— Позорить себя не дам! — крикнул он, уводя лошадь. — И щами меня не попрекай! Себе и жене на щи заработаю!
Он отвёл в конюшню лошадь и ушёл в поле, к тракторам, до позднего вечера.
Стемнело.
Наигрывая только здесь, по деревням, ещё не забытый «Синий платочек», уходила из села гармошка. За пять километров отсюда, в деревне Соболевка, сегодня свадьба. Какой-то не знакомый Фёдору Илья Зыбунов начнёт с завтрашнего дня семейную жизнь. На крылечках то ленивенько разгораются, то притухают огоньки цыгарок. Две соседки, каждая от своей калитки, через дорогу, через головы редких прохожих, судачат о какой-то Секлетии. И такая она, и сякая, и нос широк, и лицо в веснушках, как только на неё, конопатую, мужики заглядываются, уму непостижимо…