Живёт село. Неторопливо, спокойно готовится к ночи. Через час уснёт с миром.
А средь других, грузно осевший в кустах малины, стоит дом. Угрюмо глядят на неуверенно приближающегося Фёдора его тёмные окна. Тяжело Фёдору переступить порог этого дома. И не переступил бы, прошёл бы мимо, да нельзя. Так-то просто не отвернёшься, не пройдёшь мимо.
Фёдор осторожно толкнул дверь, она не открылась — заложена изнутри. Что делать? Повернуть обратно? Постучать? И то и другое — одинаково трудно.
«Здесь пока живу, не в другом месте». Фёдор громко стукнул.
Долго не было ответа. Наконец раздался шорох.
— Кто тут? — Фёдор вздохнул свободнее — не тесть, не тёща, а Стеша, это хорошо.
— Я… Открой.
Молчание. Сперва морозный озноб пробежал под рубашкой, потом стало жарко до поту.
Но вот стукнул засов, дверь отошла, за нею послышались удаляющиеся шаги, резкие, сердитые.
Фёдор вошёл, запер за собой дверь.
— Пришёл, вражина?! А зачем?.. Чего тебе тут?.. Тебе весь свет милей, чем мы! Поворачивай обратно! Глаза терпеть не могут тебя, постылого! Связалась я!
— Стеша! Да обожди… Да брось ты… Пойми, выслушай!..
Волосы растрёпанные, неясное в темноте лицо, голос клокочет от злости, чем дальше, тем громче её выкрики, срываются на визг. В тихом, уснувшем доме, где Фёдор приготовился говорить вполголоса, это не только неприятно — это страшно.
— Объяснить хочу…
— Какой ты мне муж! И чего я на тебя, дурака, позарилась!.. Пришёл! На-ко, мол, полюбуйся!
— Стеша!
— Не приютили тебя дружки-то, сюда припёрся!..
— Брось, Стешка!
— Ай, мамоньки! Что же это такое?! Напаскудил, отца оплевал, теперь на меня… Несчастье моё!.. В родном-то доме!..
— Брось плакать! Послушай!
Но Стеша не слушала, сцепив на груди руки, она визгливо, по-бабьи, заливалась слезами.
— За что-о мне на-ака-азание та-акое!
Стукнула дверь, в полутьме на пороге показалась тёща в накинутом поверх рубахи старом ватнике.
— Господи боже, исусе христе!.. Стешенька, родимушка, да что же это такое? Касаточка моя… Силан! Силан!.. Ты чего там лежишь? Дочь твою убивают!.. Ведь вахлак-то, знать, пьянёшенек припёрся!
И Фёдора взорвало:
— Вон отсюда, старое корыто! Нечего тебе тут делать!
— Си-и-илан!
— Мамоньки! Отец! Отец!
В белом исподнем, длинный, нескладный, ввалился Силантий Петрович, схватил за руку дочь, толкнул в дверь жену.
— Иди отседова, иди! Стешка, и ты иди! Опосля разберёмся… Я на тебя, иуда, найду управу…
— Уйди до греха!
— Найду!
И уж из-за двери донёсся голос тёщи:
— Ведь он, матушки, разобьёт всё! Добро-то, родимые, переколотит!
Стало тихо.
Фёдор долго стоял не шевелясь.