Я беру ключи со стойки и неторопливо бреду по лестнице на мансардный этаж. Что тебе фальшивые крики проституток, когда за трое суток поспал от силы час?
На брелоке выгравирован треугольник, украшенный затейливым узором, этот же знак и на двери нашей с братом Пустельгой комнаты. Я отпираю дверь и оказываюсь в непривычной роскоши: дощатые стены украшены коврами, на полу разбросаны медвежьи шкуры, широкую двуспальную кровать покрывает щедрая россыпь шелковых подушек. В шаге от кровати дверь в смежную комнатку, должно быть уборную или кладовую. Что ж, пан Корбутович действительно очень хочет спасти свою душу, раз уж оставил ночевать монахов в своем лучшем номере.
Это недоступное благо – уснуть без одежды, чтобы тело дышало; хотелось бы сбросить с себя промасленную робу, но тогда я останусь беззащитным. Уже нет нужды бороться с усталостью, и я одетый падаю на мягкий матрац, полностью отдаюсь во власть сонной неге. Однако же поспать так и не удается; кто-то уверенно отворяет дверь смежной комнаты…
Я переворачиваюсь на спину и вжимаюсь в изголовье кровати. Кровь стучит в ушах, тело готово к бою; но это проститутка, всего лишь проститутка… Белокурая и полногрудая женщина тоскливой увядающей красоты. Она громко смеется, запрокидывая голову назад, и я замечаю, что в глубине рта у нее не хватает зубов.
– Утехи входят в стоимость номера, – говорит проститутка, ослабляя пояс на халате; наружу вываливаются тяжелые груди с синюшными прожилками вен.
– Уходи, я монах.
– Монах, х-ха, – проститутка снова смеется. – Что ж, я всегда мечтала отведать невинного отрока, и я уверена – тебе понравится!
Она надвигается стремительно; я не успеваю спрыгнуть с кровати, и распутница оказывается сверху. Она крупнее меня и, стало быть, тяжелее.
– Посмотрим, что монашек утаил от всех женщин мира, т-а-а-к.
Зачем-то разрешаю ей сунуть руку под робу – в мое исподнее, улыбка сползает с лица распутной бабы, когда вместо твердого и жилистого уда она обнаруживает пустые, истерзанные чресла. Она еще раз проводит руками по шрамам и взвизгивает. Видит Бог: мне бы очень хотелось, чтобы она исполнила свой долг, а я – как мужчина – свой. Но я не мужчина, я – Пустельга. Эта мысль распаляет пламя ненависти в сердце: убей, переродись и вознесись!
Наступает время расплаты: высвободив ногу из-под тяжелой туши, я решительно бью пяткой в лицо, шлюха взвизгивает и валится на пол. Я вскидываю руку, стилет из рукавной петли удобно падает в ладонь. Моя сладостница трясущейся рукой пытается остановить носовое кровотечение.
– Я… Откуда могла знать, что ты из лжеиноков? Обычно монахи не отказывают, вот и я подумала… Прости, пожалуйста, лучше уходи. Не тронь и уходи, клянусь, я никому ничего не скажу. Я… Кхя…