Мы все вернулись к Вавам в Чесню, где, по обыкновению, собралась the Russian crowd, как мы называли многочисленных и шумных русских, наполнявших гостеприимный домик Вав. Некоторые приезжали с ночевкой, другие – с утра до позднего вечера. Сообщение было удобным: сначала в бусе, а потом по железной дороге до Лондона. М. Шидловская, всевозможные Волковы, Борх, Володя Клейнмихель, которого прозвали Ваней, Rasty, Dorothy Hill, Арапов, сыновья Великой Княгини Ксении Александровны и многие другие собирались вместе, пели, веселились, играли. Когда позволяла погода, все высыпали в сад. Старшие грелись на солнце, а молодежь играла в разные игры. Здесь впервые я увидела нашего Ростислава, который поразил меня своим сходством с покойным Государем, но, кажется, мы с ним не сказали и двух слов, так болезненно застенчив он был. Ловсик говорила, что он безнадежно влюблен в Мерику, и нам в голову не приходило, что он когда-нибудь станет мужем Ловсика. Среди молодежи иногда появлялся Петя Малевский, живший и работавший рабочим на соседней ферме у дяди Павла в Hastings, которую мы называли Гатчиной. Он в то время увлекался Евразийством, и Обливанка также. Иногда на эту тему он читал нам какие-то брошюры, но, когда я спрашивала его по поводу прочитанного, он не мог нам толком объяснить, что вызывало ироническое к нему отношение.
Обливанка ухитрялась кормить всю ораву. Для того накрывалось несколько столов так, чтобы молодежь сидела отдельно. Дети Вавы обыкновенно сидели за нашим столом, и Вава вызывал Георгия на всякие реплики для того, чтобы потом сообщать, что он the brain of the family, к ужасу Обливанки, которая мало ценила подобные педагогические приемы. Вместо сладкого подавалась простокваша в огромных эмалированных тазах, и мы всех уверяли, что с вечера Вава с детьми и Кирой Араповым мылись в этих тазах. К воскресному чаю днем иногда приезжали англичане, и тогда Обливанка умоляла русских вести себя прилично. Среди английских друзей были супруги Дашвуд, у которых единственный сын был болен кокситом, но со временем он, к счастью, совсем поправился.
Вава с Обливанкой делали так, чтобы Лапушка не терял времени и изучал английский. В это время сэр Kiniston Studd, который был тогда женат на подруге тетей Лины и Ольги и бывал у нас в Марьине, предложил Лапушке поступить в Политехникум, который он возглавлял, для бесплатного изучения английского. Мы, конечно, с великой благодарностью приняли это предложение, которое было Божьим даром, как, впрочем, и все, что с нами случилось. С момента приезда в Англию мы ломали головы над тем, как найти для Лапа работу, чтобы он не сидел на шее наших добрых Вав, и начать нужно было с изучения языка, а для учебы в Политехникуме надо было жить в Лондоне. Денег же на ежедневные поездки у нас не было, а вымогать их у Вав мы не могли себе позволить. Об этом узнал добрый Дашвуд, у которого был дом в городе, и они предложили Лапу поселиться у них, а в Чесню он наезжал в уик-энды. Так Бог устроил для нас и это. Мы с Вавами обсуждали планы на будущее Лапушки. Иногда казалось, что лучше бы ему найти ремесленное дело вне Лондона, иногда наши мечты простирались до Америки, но быстро испарялись, так как добраться туда было не по карману. Все мы молились, чтобы Господь указал нам путь и направил. Жить у Дашвуда ему нравилось, и учиться было тоже легко. Он смешил всех своими забавными выходками, и его все любили, а Дашвуд отечески опекал.