Но вернусь к своему рассказу о дорогой тете Милиньке. Когда она заболела, Дятел дал мне знать, чтобы я приехала, что я тотчас и сделала. В этот раз я ехала в купе с одной дамой в глубоком трауре. Она все время плакала, и мне было как-то неловко быть безучастной к такому горю. Не помню, как завязался наш разговор, но кончилось тем, что она рассказала, что ее муж был начальником станции в Вержбалове, а когда началась война, на него донесли, будто он шпионил в пользу немцев и передал им какие-то тайны. Он с отчаяния застрелился, хотя был совершенно невиновен. Его звали, кажется, Проскурняков или что-то в этом роде. Она его обожала. Больше я ее не встречала и ничего не могла узнать об этом деле.
Многие люди, возвращавшиеся из Германии или через нее, испытывали всякие неприятности. Так Великая Княгиня Елизавета Маврикиевна подверглась грубостям со стороны немцев, несмотря на то что сама была немецкой принцессой. Сама Государыня Мария Федоровна отказалась на проезд через Германию и вернулась окольными путями через Финляндию, куда выехал ее встретить Государь, если мне не изменяет память. Когда тетя Мили заболела, ты, Аглаидушка, была уже в Петербурге, поступив на курсы сестер милосердия. Еленка и тетя Ольга Щербатова с мисс Е. были в строгановском доме, и, насколько помнится, Вера Масленникова все время приходила помогать в уходе за ней. Когда же ей стало совсем плохо, Дятел попросил меня выписать Масолю и Тюрю для похорон. Тетя потеряла сознание за два дня до кончины, но до того причастилась по просьбе Дятла. Когда же она скончалась, то было решено оставить ее временно в запаянном гробу в строгановской домовой церкви на Сергиевской ул., куда ее временно перевезли, а затем Дятел перевез ее в Княжьи Горки. Тоца и дядя Боря в это время были в Петербурге и помогали Дятлу как могли. Помню, что, проходя в день Преображения, на другой день после ее кончины, через большую залу у Полицейского моста, застала я заплаканную тетю Олю Щербатову стоящей у окна. Я подошла и обняла ее. Она мне сказала: «Now she knows the real meaning of today’s Transfiguration».[132] Вскоре она лишилась Олега, который умер совсем неожиданно от какого-то осложнения, кажется, со стороны сердца, и его тоже в запаянном гробу оставили в той же церкви. О нем скажу несколько слов. Он был женат на Соне Васильчиковой, которая была немного старше его, но брак их был счастливым, у них было четыре девочки, которых он обожал. Я всегда питала к Олегу нежность, еще с той поры, когда мы с Фрумошкой до нашей помолвки жили в Васильевском, а он был совсем маленьким. Позже он часто навещал нас в Марьине, и я даже мечтала о том, что он женится на тебе, хотя он был лет на десять старше. Во время моей свадьбы он был моим мальчиком с образом и надевал мне белые туфли, в которые я вложила червонец. В японскую войну он сопровождал во Владивосток поезд со снарядами, что было очень ответственно и опасно. Позже он отличился в эскадре. Это был исключительно хороший человек: благородный, прямой, веселый и глубоко верующий. Вспоминаю его свадьбу, кажется, в Адмиралтействе. Церковь была полна великих мира сего, так как его теща, Мери Васильчикова, любила вращаться среди них. Там была милейшая греческая Королева, Ольга Константиновна, Великая Княгиня Ольга Александровна, которая стояла напротив нас. Никогда не забуду лицо Олега, когда ему пришлось долго ждать Соню. Он стоял, вытянувшись в струнку по-военному, но душа его была погружена в молитву, и он не видел и не слышал окружавшей его сдержанной суеты. После его кончины мне рассказывали, что он часто ходил молиться на могилу о. Иоанна Кронштадтского, которого очень чтил. Там часто видела его одна старушка, которая однажды подошла к нему и сказала: «У тебя, верно, голубчик, большое горе, раз ты, такой молодой, все ходишь сюда. Скажи мне, и я тоже буду за тебя молиться». Олег ей ответил: «Не горе у меня, а великое счастье». И когда я видела его в семье, то всегда радовалась за них. Тоца говорила мне, что, когда он в последний раз причащался в строгановской церкви незадолго до смерти, все были поражены просветленным и сияющим его лицом. Соня умерла от рака в Париже, где она зарабатывала на жизнь шитьем нарядного белья для модниц. Теперь ее девочки работают в различных отраслях в Париже.