25-го вечером Миша вдруг открыл глаза и увидел меня. Глаз не закрыл, а долго смотрел – выражение лица безумное и удивлённое. Потом стал что-то вспоминать – лицо изобразило такое мучительное напряжение, что я попросила его закрыть глаза, и он тогда облокотился на мою руку, стал неподвижно сидеть, как спящий, со спокойным лицом. После этого он заговорил. Сперва это были исключительно обрывки фраз, неясные, потом всё чище: Как это?.. Что… Это, ну… Конечно… ведь… А это… – и всё в таком роде. Я просила, скажи: «Миша». Повторил. Подходили врачи. Пришёл любимый санитар Павличенко: «А ну, Миша, как моя хвамылия?» Он ответил: «По».
Надо сказать, что в это время Миша казался более разумным, чем даже в следующие месяцы, глупостей никаких не говорил, всё было реально и деловито. Он помнил Санчика и Ксеничку и, когда я ему сказала, что они скоро приедут, спросил: «Одни?» Себя он считал поправляющимся от тяжёлой болезни, говорил: «Я скоро поправлюсь».
Уродливая кристаллизация любви
Екатеринбург, сентябрь 2018 г.
Марианна права: одним людям действительно прощается больше, чем другим. Им даже высший суд может устроить спецобслуживание – важно вовремя предъявить список талантов и перечень жизненных достижений. О пушкинском дельном человеке и красе его ногтей знает каждый, но что можно сказать о холодном и жестокосердном мужчине, совершившем переворот в науке? Любые весы выйдут из строя, лишь только попробуешь взвесить на них его поступки…
В тридцатые, самые трудные для Ксении Михайловны годы профессор Матвеев переживал очередное перерождение, к которым проявлял склонность и прежде. Он был из тех людей, которых не останавливают зрелый возраст, условности или обязательства, принятые перед Богом и людьми. В Бога он к тому же не верил – другое дело спектральный анализ!
Когда они с Ксеничкой только познакомились, К.К. было под тридцать, и он, в отличие от наивной петербурженки, имел за плечами самый разнообразный опыт. Бывший учитель, бывший контролёр Пермской железной дороги, выходец из простой семьи, отягощённой не самой лучшей наследственностью (прадед разбился пьяным на тройке, дед был запойный, гонял чертей кочергой, хотя сам К.К. алкоголем брезговал всю жизнь), обременённый семьёй в Мотовилихе многодетный отец, он вдруг объявляет конец своему пермскому периоду – и начинает новую жизнь. Легко – как будто берёт с полки чистую тетрадь взамен исписанной.
Ксеничка, мечтавшая о большой нерушимой любви, в ту пору оправдывает его решение: она, как многие девушки, уверена в том, что с ней ничего плохого не случится, что на её стороне – подлинное чувство, защищающее от всяких бед. А там, в Перми, любви не было, вот и весь секрет. К.К. находит в юной Ксеничке не только возлюбленную, но и преданного (впоследствии – и во втором смысле слова) друга, и вечный источник одобрения, и надёжную опору. Поначалу его веселит некоторая её неприспособленность к жизни, неумение вести хозяйство, рассеянность – позднее это чувство выродится в злое недовольство. Как на театре: в первом действии комедия, во втором – трагедия.