Ни СМИ, ни законодательные органы, избранные посредством всеобщего голосования, ни “народ” сам по себе не могли управлять в прямом смысле этого слова. С другой стороны, правительство (или любой другой подобный ему орган принятия решений) теперь могло управлять народом против его воли или даже без его участия не в большей степени, чем “народ” мог обходиться без решений правительства или не повиноваться этим решениям. Хорошо это или плохо, но в двадцатом веке простые люди стали полноправными коллективными участниками исторического процесса. Все режимы, за исключением теократических, получали свои полномочия именно у народа. Сказанное справедливо даже для тех режимов, которые проводили политику террора и убивали своих граждан в огромных количествах. Само понятие “тоталитаризм”, некогда довольно модное, подразумевало популизм; ибо, если неважно, что “народ” думает о тех, кто управляет от его имени, зачем напрягаться и заставлять его думать так, как этого хотели бы его правители? Все меньше оставалось тех правительств, которые черпали свои полномочия в непререкаемом послушании божеству, традиции или в уважении низших чинов к высшим в иерархическом обществе. Даже исламский фундаментализм, самый успешный вариант теократии, опирался не на волю Аллаха, а на массовую мобилизацию простых людей против непопулярных правительств. Независимо от того, было ли у “народа” право избирать властные структуры, его влияние на общественные дела, активное или пассивное, было решающим.
Именно потому, что двадцатый век знал множество чрезвычайно жестоких режимов, а также режимов, стремящихся силой навязать власть меньшинства большинству – как, например, апартеид в ЮАР, – он ярко продемонстрировал ограниченность власти, основанной исключительно на принуждении. Даже самые безжалостные и жестокие правители прекрасно понимали, что сама по себе неограниченная власть не заменяет ресурсов и навыков, необходимых для поддержания авторитета: признания обществом легитимности режима, в должной мере – активной поддержки со стороны народа, умения разделять и властвовать и, особенно во времена кризиса, готовности граждан к послушанию. Когда в 1989 году граждане отказались подчиняться социалистическим правительствам Восточной Европы, власти сложили с себя полномочия, несмотря на полную поддержку со стороны чиновников, вооруженных сил и сил безопасности. Иначе говоря, опыт двадцатого века (каким бы странным на первый взгляд ни казалось такое утверждение) прежде всего показал, что против воли всего народа вполне можно управлять некоторое время, против воли некоторой его части – долгое время, но нельзя управлять все время против воли всего народа. Сказанное не может служить утешением для постоянно угнетаемых меньшинств или народов, в течение одного или нескольких поколений подвергавшихся тотальным гонениям.