— Ладно, ладно, — сказал стряпчий. — Сейчас это не имеет значения. Поверьте мне, вы напрасно горячитесь… ваш пыл совсем неуместен. Дело в том, что мсье де Мозеан говорил о вас с благодарностью и отозвался о вас так, чтобы как можно верней расположить к вам вашего дядю. А вслед за тем явился ваш покорный слуга и выложил перед графом прямое доказательство того, о чем мы давно уже подозревали. Сомнений более не оставалось! Жизнь на широкую ногу, дорогостоящее франтовство, любовницы, игра в кости, скаковые лошади — все объяснилось: мсье Ален состоял на службе у Буонапарте, затем наемником, попросту шпионом, в его руках сходились нити, я бы сказал, весьма сомнительной деятельности. Надо отдать справедливость графу де Керуалю, он принял это как нельзя достойнее: уничтожил доказательства бесчестья одного своего внучатого племянника, а затем все свое внимание перенес на другого.
— Как прикажете вас понимать? — спросил я.
— А вот как, — отвечал он. — Человеческая натура на удивление непостоянна, и по роду моих занятий мне представлялось немало возможностей это наблюдать. Натуры себялюбивые могут прекрасно весь свой век прожить без чад и домочадцев, им вообще никто не нужен, кроме разве парикмахера да лекаря; однако же, когда близится смертный час, они просто не в силах умереть, не оставив наследника. Вывод можете сделать сами. Хотя виконт Ален едва ли об этом догадывается, он уже сброшен со счетов. Остается виконт Энн.
— Понимаю, — оказал я. — По вашему рассказу у меня создалось не слишком лестное представление о графе, моем дядюшке.
— Я этого не хотел, — возразил Роумен. — Граф вел рассеянную жизнь… чрезвычайно рассеянную… Но, узнав его, нельзя им не восхищаться; его обходительность не имеет себе равных.
— И вы в самом деле полагаете, что я могу надеяться?
— Поймите, — ответил мистер Роумен, — я и так оказал вам чересчур много, я превысил свои полномочия. Мне отнюдь не поручали говорить ни о завещании, ни о наследстве, ни о вашем кузене. Меня послали сюда для того лишь, чтобы сообщить вам, что мсье де Керуаль желает познакомиться со своим внучатым племянником.
— Что ж, — сказал я, оглядывая крепостные стены, окружавшие нас со всех сторон, — это как раз тот случай, когда Магомет должен сам прийти к горе.
— Прошу прощения, — возразил мистер Роумен, — вы уже знаете, что дядя ваш — человек в летах, — но я еще не сказал вам, что он тяжело болен и дни его сочтены. Нет-нет, здесь не может быть никаких сомнений: именно гора должна прийти к Магомету.
— В устах англичанина такие слова весьма знаменательны, — сказал я. — Разумеется, вы по самому роду своих занятий призваны хранить тайны и, как я вяжу, не выдаете моего кузена Алена; но ведь это, мягко говоря, отнюдь не свидетельствует о вашем рьяном патриотизме.