. (1940‐е годы представлены только «Записками блокадного человека», а не записями обычных для Гинзбург типов.) Следует отметить, что, располагая записи внутри той или иной главы, Гинзбург никогда не следует строгой хронологической последовательности. А еще – обычно по каким-то четким мотивам – помещает определенные фрагменты в главы, не соответствующие годам их написания
[519].
Давайте рассмотрим в «Человеке за письменным столом» последовательность из четырех записей, герой которых – Виктор Шкловский, и проанализируем результаты сочетания записей, практикуемого Гинзбург. Ни одна из записей не снабжена конкретной датой, но помещены они в главу «1925–1926».
Шкловский вошел в дирекцию 3-й Госкинофабрики. Уверяют, что он телеграфировал Тынянову: «Все пишите сценарии. Если нужны деньги – вышлю. Приезжай немедленно» – и что Ю. Н. телеграфно ответил: «Деньги нужны всегда. Почему приезжать немедленно – не понял».
«Моя специальность – не понимать», – говорит Шкловский.
Шкловский говорит, что все его способности к несчастной любви ушли на героиню «Zoo» и что с тех пор он может любить только счастливо.
Про «Zoo» он говорил, что в первом (берлинском) издании эта книга была такая влюбленная, что ее, не обжигаясь, нельзя было держать в руках.
Совершенно неверно, что Шкловский – веселый человек (как думают многие); Шкловский – грустный человек. Когда я для окончательного разрешения сомнений спросила его об этом, он дал мне честное слово, что грустный[520].
В воздействии на читателя этих четырех разных анекдотов из жизни есть нечто единообразное: в каждом содержатся спрессованные и «законченные» высказывания, сообщаемые читателю (из первых или вторых рук). Краткие высказывания оказывают юмористический эффект – такой, как неожиданные последствия телеграммы Шкловского (для телеграммы лаконичность – непременно необходимое свойство), – становясь почти афористичными. И – абсолютно так, как Тынянов выдергивает из контекста вторую фразу телеграммы Шкловского, отвечая на конкретный вопрос о деньгах на проезд до Москвы обобщением «Деньги нужны всегда», – остальные отрывки также вырваны из изначального контекста, места и времени. Как заметила бы Барбара Херннстейн Смит, это вырывание из контекста – процедура, превращающая записи в литературу: записи – «скорее описания или изображения естественной речи, чем ее подлинные примеры»[521]. Мы обнаруживаем, что отрывки Гинзбург – этакие моментальные снимки, фиксирующие состояние Шкловского, а писались они с прицелом на задачу историка – задачу проиллюстрировать загадочный характер Шкловского и связь этого характера с образом автора в его произведениях.