Так начинали заводскую жизнь многие деревенские парни, однако у большинства дух индивидуализма и стяжательства постепенно выветривался. У Дриночкина не выветрился. Почему? По мнению заводских ветеранов, Алексей, на свою беду, попал под влияние старого мастера Ивана Ивановича.
Заприметив Дриночкина, мастер стал давать ему работу получше, повыгодней. В день получки, небывалой для Алексея, Иван Иванович пригласил в буфет. За столиками народу полным-полно, на столиках теснятся пивные кружки, в сизом табачном дыму — громкие голоса. Взяли пиво, выпили, у Алексея с непривычки голова закружилась. Как быть с мастером? Дело ясное: надо подмазать, иначе для чего бы позвал в буфет! Жаль денег, однако, если рассудить здраво, рубль дашь — три получишь.
— Вы, Иван Иванович, мне заместо родного отца, за вашу заботу хочу хоть как-то отблагодарить. Не обижайтесь, мы люди простые, деревенские — что думаем, то и ляпаем.
Огляделся, достал из кармана тридцатку — и на стол. Усмехнулся Иван Иванович, словно деньги ему ни к чему. Все же взял.
С тех пор так и пошло: мастер — прибыльную работу, Дриночкин ему — деньги. Довольный Иван Иванович треплет парня по щеке:
— Держись, Алешка, за меня, никогда не обижу. Пришелся ты мне по душе: не такой, как многие нынешние.
Ценит Дриночкин такие отношения, и живется ему хорошо: справил костюм, купил полупальто и бурки, прицепился к гармони. Не раз думал послать мамане деньжат, да в последний момент передумывал: «Сама зарабатывает, а я молодой — много требуется».
В 1940 году Дриночкина призвали на военную службу в пограничную часть. Войну встретил красноармейцем Рава-Русской погранзаставы.
Вспоминается Харитоненко Рава-Русская в начале войны. В сводке Главного командования Красной Армии. за 23 июня 1941 года сообщалось: «На Шауляйском и Рава-Русском направлениях противник, вклинившись с утра в нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за госграницу».
— При каких обстоятельствах вы попали в плен? — спрашивает Харитоненко у Дриночкина.
— Я уже рассказывал об этом.
— Вы рассказывали, как сражалась ваша застава, — напоминает Харитоненко. — Я спрашиваю, как вы очутились в плену?
Как очутился? Дриночкину вспоминается ржаное поле, в которое нашел, а выйти не вышел. Не смог себя пересилить. В бою было страшно; стало еще страшней, когда оторвался от своих. В окопах стрелял, как все; остался один — думал лишь о том, как спрятаться, чтобы никто не нашел. Когда разбросали немецкие самолеты листовки, поднял Дриночкин и прочел: «Штык в землю! Эта листовка является пропуском в плен для неограниченного количества красноармейцев».