Всех глубоко взволновал рассказ Дриночкина, каждый его жалеет, спешит чокнуться, подносит от себя угощение. Со многими выпил тогда, не помнит, как добрался домой.
Вера, не привыкшая видеть его пьяным, расспрашивает, где был, что случилось, а он лыка не вяжет.
Проснулся Дриночкин рано, с непривычки отчаянно болит голова. Скосил глаз на спящую Веру. Опять лежит, не шевелится, со страхом думает: «Что вчера наболтал? Помнится, что-то о вахманах. А вдруг…»
На заводе привычная обстановка. Дриночкина встречают приветливо, вчерашние собутыльники успели рассказать о его страданиях в фашистском плену. Многие расспрашивают, хотят лично услышать, он ведь жертва фашизма, осужденного в Нюрнберге. Снова вошел во вчерашнюю роль, больше не вспоминает вахманов, клянет фашистов, рассказывает о их злодеяниях, как заправский оратор.
В конце обеденного перерыва подозвал секретарь цехового партбюро Николай Иванович Михайлов:
— После работы заводской митинг по поводу нюрнбергского приговора. Может, выступишь как бывший узник фашизма.
Страшно выступать перед тысячами рабочих. Но надо, пусть все знают, что он жертва фашизма.
— Я не против, только не очень-то умею говорить.
— Расскажи просто, как было, — советует Михайлов.
Дриночкин, направляясь к рабочему месту, чувствует, как закрадывается в душу тревога. Рассказать, как было! А если из тысяч рабочих хоть один сидел в Яновском лагере! Нет, не может такого быть: в Бухенвальд выезжали из пустого лагеря. И все же…
После работы на заводском дворе собрался митинг. На трибуне секретарь парткома Никита Никитич Фролов, фронтовик, награжден орденами, вместо левой руки — пустой рукав. После Фролова выступило еще несколько фронтовиков. Предоставили слово Дриночкину.
— Товарищи! — превозмогая робость и страх, крикнул на всю площадь. — С первого дня был на фронте, воевал до последнего патрона, до последней возможности. В бою был ранен в голову. Враги схватили меня в беспамятстве, загнали в концлагерь. Чего только не творили там фашистские звери! Морили голодом, холодом, избивали плетьми и дубинками. Тех, кто не сдыхал, — расстреливали, вешали, резали, замораживали в бочках с ледяной водой. Вот что гады творили! И я бы не уцелел, если бы не совершил побег из Бухенвальда. От имени тех, кто страдал в лагерях, требую смерти для всех фашистских преступников.
Долго и дружно аплодировали Дриночкину. Шел домой успокоенный, удовлетворенный, хвалил себя: «Все сказал правильно: я узник фашизма, запросто мог погибнуть в Хелмском лагере. Потом тоже страдал».
Снова наладилась спокойная жизнь, все реже и реже возвращаются ночами прежние страхи, вытесняемые повседневными делами, заботами и радостями. Вера забеременела, скоро будет дитя…