— Войне капут, до Москвы два шага!
— В Москву не зайдете, — ответил дед. — От Москвы побежите до самой Германии. Тогда будешь меня вспоминать.
— Не буду тебя вспоминать! — сказал Карл и вывел деда из хаты.
Кинулась мать за ним — Карл успокоил:
— Не бойся, мы будем немножко беседовать.
Карл вскоре вернулся:
— Мы уже побеседовали!
Дед встретил мать на сельской площади, вознесенный виселицей и званием партизана, выведенным на свисавшей с шеи доске…
Отступая, фашисты жгли хаты, ловили людей и заталкивали в огонь. Заживо сгорела бабушка, мама с детьми спаслась в лесу. Вернулись — на месте села обгоревшие трубы. Увидев первый советский грузовик, мама, рыдая, обняла капот: «Приехали родные, хорошие!» Еще год шла война. Жили в землянках, пахали на коровах, на себе.
Мама показала свою первую огромную радость — письмо отца и его фотографию с орденом Славы. Затем пришла похоронка: старший сержант Петр Васильевич Харитоненко геройски погиб под Берлином…
Вспоминается детство. Хатенка, прижатая к Пслу, крохотный надел, изуродованный буграми и впадинами. Рядом такие же наделы и такие же хаты других горемык. А у братьев Ивана и Николая Криворучек пятьдесят урожайных гектаров, расписанных между родственниками. Революция дала права Харитоненкам, колхоз стал осуществлением прав. Но Криворучки не сдавались без боя, ловко использовали извечные привычки и предрассудки односельчан. У бедняков хватало смелости противостоять выстрелам из обрезов, не хватало умения распознавать тайные козни врагов, губивших скот и посевы, а с ними и надежды, рождаемые коллективным трудом. Отец стал первым бригадиром колхоза, бригаде отвели землю Криворучек, дали их скот. Братья Криворучки тоже стали колхозниками, числились такими же, как малоземельные родственники — фиктивные владельцы их собственности. Знавшие правду молчали, не возражал и отец: «Надо же людям где-то работать».
Он, Алексей, пятнадцатилетний колхозный конюх, берег лошадей, как зеницу ока. Когда пал первый конь, Алексея обвинили в халатности, жестоко критиковали на комсомольском собрании. Крыть было нечем. Он переселился в конюшню, смотрел в оба. Ночью, когда отец возвращался с работы, прогремел выстрел, пуля прошла под сердцем, застряв в лопатке. Оперуполномоченный ОГПУ Грищенко две недели работал в селе, перед отъездом сказал: «Классовый враг не уйдет от ответа». Кто он, классовый враг?.. Комсомольцы сформировали отряд, охраняли склады, коровники. Его, Алексея, не взяли в отряд. Переживал, но понимал правоту секретаря комсомола: его долг — беречь коней. И все же не уберег. Федор Петрович Мищенко, сменивший отца, вернулся с объезда бригадного поля, ведя на поводу Красавчика. Со злостью сказал: «Не случись с отцом такая беда, изувечил бы твою поганую морду!» Под правым крылом седла обнаружил ржавый гвоздь, вонзившийся в лошадиную спину. Снова приехал Грищенко, долго беседовал с ним, Алексеем. Он ничего не мог объяснить: в день происшествия посторонние не заходили в конюшню, только завхоз Иван Криворучко утром, как всегда, проверял инвентарь, все было в порядке. В порядке! Грищенко в хате Криворучко обнаружил тайник с обрезом, из которого выстрелена пуля, застрявшая в теле отца. Завхоз оказался губителем колхозных коней. Это определило всю дальнейшую жизнь Алексея: решил стать чекистом. Стал не только чекистом, но и электромонтером, изучил немецкий язык. Так требовалось. В 1938 году с документами кулацкого сына Николая Ярощука из приграничного села на Житомирщине перешел в Польшу. Действительный Николай Ярощук, отбывая наказание за диверсию на Колыме, погиб при попытке к бегству.