В июне 1902 г. земли бассейна Персидского залива посетил первый русский ученый-этнограф, Николай Васильевич Богоявленский, о котором мы еще обстоятельно расскажем в этой книге. В отчете о командировке, он отмечал, что содержание его разговоров с шейхами Кувейта и Бахрейна ясно указывало на то, что «на арабском берегу Персидского залива обаяние России как могущественной державы очень велико». И что «обаяние это усилено было прибытием крейсера 1-го ранга „Варяг“, который произвел, можно сказать, ошеломляющее впечатление на все арабское побережье, как своей величиной, так и своими четырьмя трубами и электрическими огнями, каких у британских военных судов, стоявших в Персидском заливе, не было». До похода «Гиляка», и особенно «Варяга», арабы Залива, по впечатлениям Н. Богоявленского от его встреч и бесед с ними, были абсолютно уверены в том, что «войска у русских много, но совсем нет военных судов» (129).
С учетом позитивных для интересов Отечества результатов первых походов в Персидский залив кораблей Военно-морского флота Российской империи Владимир Николаевич Ламздорф внес на рассмотрение управляющего Морским министерством П. П. Тыртова предложение о «предоставлении стационера в распоряжение генерального консульства России в Бушире». Военное судно, «постоянно находящееся в Бушире, в распоряжении российского диппредставительства, — писал В. Н. Ламздорф, — способствовало бы, по мнению МИД Российской империи, поддержанию среди народов Персидского залива должного имиджа России как великой державы».
Из ответов П. П. Тыртова видно, что и его ведомство, и он лично позитивно в целом реагировали на инициативу графа В. Н. Ламздорфа. Но в силу того, что на тот момент судов, которые «удовлетворили бы особым требованиям для плавания в Персидском заливе», то есть судов с малой осадкой, в российском военном флоте не было, то и «назначить стационер не представлялось сразу возможным». Вместе с тем П. П. Тыртов обещал (27.04.1902), что «при обсуждении в будущем году новой судостроительной программы вопрос о постройке такого судна для Персидского залива будет принят во внимание» (130).
Что же касается предложения В. Н. Ламздорфа о «более продолжительном пребывании в портах Персидского залива посылаемых туда наших военных судов», то реакция П. П. Тыртова на него была определенно позитивной. Со своей стороны, отвечал П. П. Тыртов, «не встречаю к тому препятствий. И если в таком судне не будет в то время особой надобности на Дальнем Востоке», то мы непременно так и поступим (131).
Документы АВПРИ и РГАВМФ свидетельствуют, что и государь император положительно отнесся к такой инициативе дипломатов и военных. Так, в письме П. П. Тыртову от 03.03.1903 В. Н. Ламздорф информировал управляющего Морским министерством о том, что депеша российского посланника в Персии, действительного статского советника Петра Михайловича Власова (1850–1904) от 15 января 1902 г. «по сему предмету была повергнута мной на Высочайшее благовоззрение Государя Императора». И «Его Императорскому Величеству благоугодно было собственноручно начертать на оной: „Заключение правильное“» (132).