Брать военною добычей и наложниц и рабынь…
Но сейчас вояке лестно, что хвалу поет рапсод,
Что за каждою невестой царь приданое дает.
Хорошо вояке слушать звук кифар в хмельном дыму,
Не тела уже, а души улыбаются ему.
Зал огнями разгорелся, а потом заря в окно.
Пятый день пируют персы с женихами заодно.
…Царь сидит, под звон напевный усмехаясь про себя,—
Для чего ему царевна, что берет он не любя?
Вот опять творит насилье над людьми и над собой.
Чтоб победы не остыли, чтобы властвовать судьбой!
У него глаза запали, а зато открытый смех.
Раздвигая стены в зале, раздается громче всех.
Небольшое надо время, сам собой свершится срок —
И навеки пустят семя вместе Запад и Восток.
Благодарны будут боги единенью дальних стран,
И не зря его двурогим назовет потом Коран.
И не в золоте, не в меди, будет в людях вечный след —
Вот когда придет бессмертье грозовых его побед.
Через лета отзовется, словно звездные огни.
Он глядит на полководцев — понимают ли они?
Или свой расчет имеют? Свой загадывают срок?
Под усами Птолемея почему застрял смешок?
И, пощады не дававший, убивавший столько раз,
Царь вскочил и вскинул чашу на виду у дерзких глаз.
— За любовь! — он рявкнул, значит, тут ему не прекословь! —
Зал ответил хриплым криком, смачным криком:
— За любовь! —
Он поставил чашу с краю, оглядел былых врагов.
Ноздри чуткие играют — он перехитрил богов!
Знал он, хитрый и великий, что за кручами камней
Светлоглазые таджики доживут до наших дней.
Но не знал он, воин смертный, в мирном свадебном дыму,
Что историей начертан горький приговор ему.
…А пока стихом старинным в честь него гремит рапсод
И, склоняясь под кувшином, влажный раб питье несет.