* * *
— Она замраченная была после гестапо. Исшматовали ее, изнасильничали. Тронулась сердцем, спорушилась умом, совсем вышла из памяти. Матерь ее убивалась, причитала над нею: «Больненькая моя, болечка, доченька! Куда же ты смотришь все, а не видишь нас с папочкой, где же ты, что ни одного лучика не достигает от тебе до нас?» Однако же выхворалась Анисья, возвратилась в ум. Только и до се ей что-то блазнится, сумеречная осталась. А мужик ейный приезжал, как же! Другую фамилию семья его ему нашла, вот он и таился. Да не вытерпел. Не хотел объявляться, но покоя не знал. Хотел або вернуться, або отпроситься у нее, но она его не отпустила. И принять не приняла, но и не отпустила же. Теперь только смерть ее его отпустит.
— Да не на нем — на ней недостойность была, двойная слабь: надругались над ней да и выпустили. Дважды опозоренная. Не хотела попреков — отказалась от него самолично. Жив — и хорошо. А ей уж к нему пути заказаны. Гордая, а тут объясняй — почему жива-то осталась: ни сама руки не наложила, ни ее не расстреляли…
— Чего только люди не выдумывают, люди сказки обожают. А он же в плену у немцев был. А потом уже в нашем. Вот она его искала, а ей отвечали: «Нету такого, пропал без вести». Потому что был он будто расстрелянный. А в самом деле на рудниках атомных.
— Чего же то она не приняла бы его из лагеря?
— Из лагеря приняла бы. Только ей другого подсылали с его документами. Разведчика и вредителя.
— Чего же он к ней бы пошел: резидент с Андреевыми документами? Как раз Андрей-то и был завербованный: попал в плен, завербовали, обучили, потом заслали да и не разрешали приезжать в те места, где его помнили. Но — сердце привело. А она — в гестапо потерпевшая, поруганная — принять этого не могла: она-то выдержала. Выдать не выдала, но и не приняла его.
— Так он бы к ней домой или в каком тихом месте подошел бы. А то у базара — вон сколько его людей признали! Тоже мне агент!
— А может, он к ей уже и стучался, и в тихом месте подходил, но она его прогоняла. А тут он решил — на людях не станет прогонять, побоится выдать, скажет хоть какое словечко.
— Он же сказал: «Аня, ты меня признаешь?»
— А ты слыхала, самолично слыхала? А, вот то-то: «люди говорят»!
— Ой, да с тобой и сам умом тронешься! Безумная она — вот и вся тут правда. Что с сумасшедшей взять? Кого же бы она тогда искала, если бы узнала его? От сумасшествия не вылечивают: кто головой заболел — это уж на всю жизнь.
Однако районная врач — когда-то чуть не одна на весь район: терапевт, невропатолог и акушер вместе — и слышать не хотела о том, что Анисья помешанная.