Все было продумано, но поэма не шла.
Из порыва самоотвержения и домоустроения Ксения влезла в хозяйственные дела (летнего времени, казалось сначала, хватит на все: два часа на то, два часа на это, гимнастика, чтение и еще куча нераспределенного времени). Но домашним делам не было видно ни конца, ни края. И все рассчитывали на нее. Мать надумала варить варенье, а Ксения должна была ездить по соседним городам в поисках вишни и сахара. Отец перестал ходить в магазины и на базар — это теперь стало обязанностью Ксении. Стирку она решила сделать не очередную, а глобальную, вплоть до занавесок, одеял и просто давно застиранного белья. Столовыми ложками лила в выварки клей, в жаркие дни мокла над корытом, полоскала, крахмалила, развешивала, гладила. Ее героическую деятельность заметили даже соседи. Только не отец. Он еще и ворчал, если Ксения за стиркой не успевала вымыть посуду или подмести пол. И Ксения чувствовала, как в ней нарастает привычное ответное раздражение. А еще хуже, что ее начинала снова раздражать и мама — с неуемной ее болтливостью и фантазерством.
Не раздражал только Валерка, хотя отлынивал от домашних обязанностей и день ото дня становился непочтительнее. Но Валерку можно было и шлепнуть под возмущенный его вопль: «А чего?! Чего ты дерешься?! Подумаешь, какая нашлась!». Валерку можно было поддразнить или, наоборот, взяв строгий тон, наставлять на путь истинный. Наконец, в счастливую минуту его доверия можно было выслушать таинственную историю про некоего человека в ботинках на толстой подошве.
— Очень странный человек, — с радостной тревогой и озабоченностью крутил головою Валерка. — Ты не замечала его в городе? Мы один раз шли за ним по лесу, наверное, час. Ну, скажи, чего человеку одному в лесу делать? Логически скажи! Он очень странно себя вел. Нет, так-то вроде ничего, но странно… Может, он заметил нас и не стал выдавать себя? Очень странный…
Под окном раздавались то шипение, то свист, то просто легкий треск веток. Валерка подскакивал и, провожаемый возмущенным криком Ксении: «А помойное ведро? Кому я говорю!». — пропадал из дому.
Из карманов брючишек, когда Ксения бралась стирать, выпадали записки: «Волчок! Сегодня сообщить Турику сам знаешь что. В этом деле нам поможет Маслиха. Сама не зная этого. Не спускать глаз с Ч. Записку сожжешь». Ксения умилялась, но шпионы шпионами, а одежду Валеркину то надо было чистить, то стирать, то чинить.
Время от времени Ксения бунтовала, заявляла, что у нее есть свои дела, и пусть они живут, как жили без нее — она согласна помочь, но везти на себе весь дом не в состоянии. Отец отпускал какое-нибудь ядовитое замечаньице, мама смущенно молчала, хотя как раз она-то делала все, что успевала, чтобы разгрузить Ксению.