— Спасибо, князь. Помогло, — сказал тот, прожевав сухарь.
После этого они уже спокойно начали обсуждать произошедшее. Спокойствие, правда, было относительным: оба переживали глубокий шок от увиденного, причем непонятно, кому из двоих было хуже. Князь, встретившись впервые с чудесами местной бытовой логики, спрашивал собеседника, как этот бред совмещается с подвигами осознанного родительства, которые он уже видел, и уважительным отношением взрослых к детям в ущерб себе. Вейлин, наевшийся этих противоречий за десяток лет по имперскому счету досыта и через край, тосковал, кривился и не знал, как объяснять очевидное. После второй стопки обоим стало легче, но не понятнее.
— Вейлин, но это же чудовищно. Старые боги с ним, со здравым смыслом, но есть же в конце концов уважение к чужой жизни и праву выбора. И вкладываться в ребенка только для того, чтобы забрать свои дары, вырвать их из рук у человека, который едва начинает жизнь, именно когда они нужны как свет и вода… непостижимо.
— А, князь, ты заметил наконец, что мы тут тоже не бабочек считаем? — усмехнулся монах.
— Я и раньше это видел, достопочтенный. Я только не понимал, почему твои подчиненные действовали настолько грубо и бесцеремонно. Сейчас, к этому дню… я не могу сказать, что понял, но, кажется, почувствовал. И я не знаю, как смогу с этим спать. Даже несмотря на вот это, — князь кивнул на бутылку. — Ты будешь третью порцию?
Вейлин махнул рукой.
— А, я уже все равно пьян. Наливай. Это ты еще не знаешь, что тут было до аварии. Они тут своих женщин в почасовую аренду продавали, если хочешь знать! Без их согласия! Развитый, понимаешь, мир. С технологиями и культурой.
У Димитри дрогнула рука и по столу потек прозрачный ручеек с характерным сладко-льдистым запахом.
Вейлин усмехнулся снова:
— Что, не хотел знать? Ну извини. Сейчас вот электроснабжение полностью восстановишь, вода в Санкт-Петербурге будет в доступе в привычном им количестве — и опять начнется. И нам снова придется с этим что-то делать.
Они прервались на третью, и достопочтенный продолжил:
— Между прочим, за этим на земли империи едут те самые, кто не хочет сюда продать жизненно необходимые медикаменты или хотя бы мыло.
Князь внезапно ощутил себя очень трезвым и очень злым.
— Я им запомню. И сделаю все, что смогу, против этого. А еще ославлю каждого, кто окажется замешан. Чтобы весь их мир знал.
Постоянный свет, из развлечений — душ и прогулка по камере, пять шагов вдоль, пять поперек. Ни окон, ни дверей. Да и зачем, если есть порталы. Хочешь лежи, хочешь сиди, хочешь песни пой, все равно никто не услышит и не придет. Хотелось, вообще-то, не петь, а рыдать и материться. И это желание усиливала тишина… Иногда я ела, иногда нет, иногда удавалось заснуть от злости и проспать так долго, что затекала рука или нога. Я пыталась считать время от последнего разговора с Дейвином, но сбилась и махнула рукой. После этого я решила считать завтраком каждую еду, оказавшуюся в моей комнате. Когда после очередного завтрака в камере вдруг появилось окно портала, я даже обрадовалась. На этот раз оно привело меня не в ставшую привычной лабораторию, а в кабинет наместника, тот самый, где я уже была и отвечала на его вопросы.