Новые и новые адреса… Она повторяла отца, блуждавшего в напрасном поиске покоя из комнаты в комнату, из дома в дом. Кто-то подсчитал, что после побега из СССР Аллилуева 39 раз сменила место жительства.
Жизнь в США показалась Светлане невозможной. Она переехала в Англию, устроила там на учебу маленькую дочь. Но и в Лондоне ее существование невыносимо. Здесь она чужестранка, эмигрантка, резидент.
Лана Питерс пишет о глубочайшем чувстве оторванности, наполнявшем ее. Оторванности от чего? От родины? Но там повсюду за ней следовала тень великого отца, великого преступника отца. От США? Но на том континенте не осталось ни одного человека, которого было бы жаль потерять.
Вдруг, в разгар тяжелейшей депрессии, в декабре 1982-го года в ее мансарде в Кембридже раздается звонок. Незнакомый басистый голос произносит по-русски:
«Мама, это ты?»
Звонил Ося, ее сорокалетний сын, многообещающий кардиолог. От волнения она плохо понимала доносившиеся из Москвы слова:
«Я нездоров. Ты не хотела бы приехать домой?»
Уже потом она сообразила: в Москве начинались какие-то новые политические игры, готовилась чуть ли не реабилитация Сталина. И возвращение его дочери было бы очень кстати для менявшегося режима. Осю попросили позвонить матери.
А что, если это и есть спасение — новым человеком вернуться в новую страну? Мысль казалась ей все менее безумной… Через два года, осенью 1984-го, все ведущие радио- и телестудии мира сообщили: Светлана Аллилуева с дочерью Ольгой приземлилась в московском аэропорту Шереметьево.
Почему сын Ося так изменился?
«Я все время держу в своей руке правую руку сына и нахожу, что и рука изменилась. Она была худой, с длинными пальцами, изящной такой, теперь пальцы стали короткими и толстоватыми — возможно ли такое? Совсем иная рука».
Дочь Катя, удивительно похожая на бабушку, надежду Аллилуеву — вулканолог на Камчатке. Светлана узнала: у нее недавно трагически погиб муж. Катя на научной станции среди сопок, вулканов и гейзеров живет творческой научной жизнью, воспитывает трехлетнюю дочку Анюту.
Катя не прилетела на встречу с матерью. И даже не позвонила. Только через восемь месяцев после возвращения Светланы пришло письмо. Один листок. На нем до боли знакомым ей почерком прилежной ученицы «совершенно чужая мне взрослая женщина писала с неслыханной злобой, что она «не прощает», никогда «не простит» и не «желает прощать».
Аллилуева отнесла это за счет пропаганды, которая годами вбивала ее детям «скверные истории» про мать.
Сердце требовало, чтобы вся эта подлая работа оказалась напрасной. «