Сталину, несомненно, все доносили. Коба только посмеивался в свои прокуренные усы, потирал руки, одна из которых потом начнет усыхать.
Как охотно Бухарчик пошел в западню! Командировка была частью дьявольского сценария — она даст повод обвинить его в нежелательных контактах с иностранцами.
Бухарин что-то смутно предчувствовал. Уж очень странной была эта внезапная командировка с ничтожной суммой денег, на которую заведомо нельзя было купить и доли архива. В беседе с одним из парижских знакомых Бухарин внезапно прервал нить разговора, сказав совсем о другом:
— А теперь он меня убьет…
Но все равно, они были с Анютой в весеннем Париже. Жизнь подарила такую радость!
Супруги вернулись в Москву, где тоже вовсю бушевала весна. Вскоре Анна родила сына. Пятидесятилетний отец ликовал.
— Юрочка! — без конца разговаривал он со спящим младенцем. — Опасаюсь, когда ты вырастешь, из меня песок сыпаться будет и я не смогу с тобой походить по лесу, поохотиться! Нет, нет, я долго буду крепким… я тебе много интересного расскажу.
«Предполагаем жить, а, глядь, поди, умрем…»
В это же лето Бухарин, «не придав значения» аресту друга, уехал на Памир. А когда спустился с горных высот, узнал: началось! 19 августа 1936 года открылся процесс Зиновьева, Каменева и других, названный процессом «Троцкистского объединенного центра», а 21 августа газеты опубликовали заявление прокуратуры о начале следствия по делу Бухарина, Рыкова, Томского, Радека и других «правых уклонистов».
25 августа, Бухарин прилетел в Москву рейсом из Ташкента. Побоялся сразу явиться домой, опасаясь немедленного ареста, и Анна помчалась к нему в аэропорт. Николай Иванович сидел в зале ожидания на скамейке, забившись в угол. Выглядел он довольно нелепо — через плечо свешивались узорчатые шерстяные носки, в руках зажат колокольчик, какой в горах подвешивают на шею скотине, чтоб не потерялась — подарки сыну. Первое, что он ей прошептал:
— Прости, прости! Мне надо было убежать от тебя на расстояние пушечного выстрела!
Бухарина арестовали только через полгода методичной квалифицированной травли. В один из бесконечных, сводящих с ума вечеров он снял с полки стихи Верхарна и прочитал юной жене:
«То кровь предсмертных мук распятых вечеров
Пурпурностью зари с небес сочится дальних…
Сочится в тень болот кровь вечеров печальных,
Кровь тихих вечеров, и в глади вод зеркальных
Везде алеет кровь распятых вечеров…
Голгофа траура… В ней вечеров распятых
Сочится тихо кровь из облачных одежд…
Прошла, прошла пора сверкающих надежд,
И в тень сырых болот, зияющих, заклятых,