15-го у Михаила Сергеевича был острый приступ радикулита. Сделали блокаду лекарственную. 18-го было уже все нормально. И 19-го на весь мир заявляют, что он недееспособен. Я решила: что-то сделают. А как? На весь мир сначала солгать, и значит, надо это подтвердить, что он недееспособен. Мы специально ходили гулять, чтобы люди видели, что мы живы-здоровы. Чтобы видели: ОН здоров!
Ночью с 19 на 20 августа решили сделать видеозаписи. Закрылись, зашторились, чтобы с моря не просматривались, со скал не просматривались… Сделали четыре записи. Ребята их разрезали на кусочки. А с утра 20-го занялись тем, как их переправить. Как это сделать? Никого не выпускали с дачи. Я к охраннику Олегу. Может, Генералов нам поможет на волю записи передать? Нет… У нас были две лодочки моторные, катерки прогулочные. 19-го их убрали, заблокировав нас с моря. И на суше — даже не проползешь… Врача Юрия Сергеевича попросили написать заявление, что Михаил Сергеевич здоров. Пленки, заявление врача, политическое заявление Михаила Сергеевича — все это распределили среди шести человек, чтобы передать на волю. Что еще было 20-го? Мысль была постоянно — прорваться, выйти. Уже сведения шли, мы знали, что в Москве происходит… Они терпят какое-то поражение. Олег сказал, что не надо, Раиса Максимовна, выходить на территорию, потому что может быть спровоцирована перестрелка. В таком случае мы поставим под угрозу Михаила Сергеевича. Мы засели в доме.
21-го в 14.00 у нас обед. Ребята ко мне с этим транзистором. Би-би-си передает, что Крючков (председатель КГБ. — Авт.) разрешил вылет комиссии в Форос, чтобы все убедились в недееспособности президента. Я когда это услышала, а еще ночи бессонные сказались, первое чувство было — летят, чтобы… реализовать, наконец, то, что они задумали.
Еще 19-го решили с питанием — есть то, что было на даче. Овощи там были, мясо, еще что-то. Все свои лекарства, таблетки собрали, решили не пить то, что нам будут давать, а обходиться своими медикаментами. Новое брать, но не принимать ничего, пользоваться только старым. Когда узнали, что летят, подумали: что они могут нам сделать? Уколы? Или просто пойти на перестрелку? И в этот момент я заволновалась сильно. Куда деваться? Кругом скалы, выйдешь — и как на ладони… В доме прятаться?.. От этого у меня гипертонический криз случился. Потеря речи была, что оказалось удачным, поскольку это нам позволило оставаться в доме с медиками и вооруженной своей охраной. Меня на диван, таблетки…
21-го я была в постели. Зашел Олег и сказал: «Приехали гости». Команда Крючкова. Требуют принять. Михаил Сергеевич сказал, что принимать никого не будет, пока не включат связь… Олег вернулся со словами: «Связь включена». Только тогда Михаил Сергеевич поднялся в свой кабинет. А я осталась с детьми… Потом я узнала, что с Михаилом Сергеевичем пытались говорить по телефону Крючков, Ивашко. Но он не стал. Лукьянов прислал записку Михаилу Сергеевичу: «Прошу принять меня с Ивашко. Нам срочно нужно поговорить до приема ЭТИХ». Михаил Сергеевич отказался, и если кого-то примет, сказал, то только после российской делегации (направленной Ельциным, который уже контролировал ситуацию в Москве. —