— Что обычно со стороны дачи видится в море? Какие корабли? И что виделось в эти августовские дни?
— Типичная картина — один сторожевик стоит на приколе. Обычно мимо проходили пассажирские пароходы, сухогрузы. А в эти три дня их не было. Я видела три сторожевика — больше, чем обычно. Ночью с 18 на 19 еще военные корабли подходили. Зять их видел, окна спальни детей на море выходили. В 4.30 утра. И на второй день тоже подходили прямо к берегу и стояли минут сорок. Десантные корабли на воздушной подушке. Что это было — психологическое давление или попытка захвата, не знаю…
Но Форос, где семья Горбачева пережила ощущение катастрофы и даже близкой гибели, считает Ирина, — это было менее страшным, чем то, что началось потом. «Да, Форос сыграл свою роль в маминой болезни. У нее был там микроинсульт, мы ее здоровьем толком не занимались, не до того было. Но убивали ее политические игры, идущие с большим подъемом по всей стране. Травля, которая шла все годы. Так что если все вместе сложить, то получится Форос в многократном размере. В 93-м мама начала слепнуть из-за инфаркта сосудов глаз…
Однако, отставка имеет и некоторые преимущества. Ирина сказала в одном из интервью: у меня не было никаких должностей (в годы горбачевского президентства — Авт.), но это страшная моральная ответственность — где-то рвануло, что-то развалилось — это давит на тебя, угнетает… И вот: что бы ни случилось, как бы нас ни уничтожали — ты — свободна! Свободна!
Ирина Горбачева очень похожа на мать. Внешностью, манерой тщательно продумывать свой гардероб. Когда дочь появляется рядом с отцом, на какой-то миг может показаться, что ничего не случилось…
Дочь теперь все время рядом с отцом. Еще один повторившийся семейный сюжет: когда умерла мать, дочь оставила свою диссертацию и занялась делами отца. Уйдя в Горбачев-Фонд, села за парту — закончила бизнес-школу в Академии народного хозяйства. После этого отец своей волей назначил ее вице-президентом фонда. Дочь, насколько это возможно, старается закрыть собой зияющую пробоину. Она приняла на себя обязанности старшей женщины в семье, из-за чего даже нарушила данное самой себе слово никогда не выступать с интервью. «Раньше я говорила журналистам: у меня живы папа и мама, они здоровы и дееспособны, нет никакой нужды в „заместительной терапии“… Во мне же нет ни исторического, ни общественного масштаба».
Теперь она не может произнести этих слов. К тому же, вероятно, появилась потребность рассказать что-то о родителях, что-то в них объяснить.
Ирина думает, что пока плохо справляется с новой ролью. «Мы с мамой всегда считали, что нехорошо отца одного отпускать в поездки, сопровождали его — то она, то я. Эти обязанности определились и носили характер устоявшегося образа жизни. Сейчас на мне все. И дом, и ежедневная жизнь Фонда, и поездки. Все слилось в одно, и я чувствую, что страдает все».