В 80-е годы я поехала в командировку в Тулу, к знаменитой бригадирше маляров-штукатуров. Мария Ивановна, колобок в ватнике и ватных же штанах (заработала на сквозняках жесточайший ревматизм) работала классно. Каждый человек был у нее на учете, никто не простаивал — Ивановна умела всем обеспечить фронт работ. Когда смена кончалась, она кричала со своего этажа хриплым, но зычным голосом: «Чудила!» (первая буква, как я не сразу по тогдашней неразвитости поняла, была, конечно, другой). И к ней поднимался персональный «лифт» — бадья из-под раствора. Спуститься по неверным, кое-как сколоченным лесенкам, она не могла.
В нее нельзя было не влюбиться — румяная, крепкая, бесшабашная. Пригласила меня Марья Ивановна к себе домой. И там я испытала настоящий шок. В унылой бесцветной женщине, открывшей мне дверь, я никак не могла узнать обаятельную хулиганку, над шуточками которой потешалась вся стройка.
Стол накрыт, как положено — картошечка, селедочка… В стороне, у окна сидит скучный мужчина в очечках с газетой в руках.
— Ну, ты что не садишься, газетчик? — спросила его Марья Ивановна.
— А ты, зараза, все что ли приготовила?
— А ты, сволочь…
— А ты…
С полоборота началась страшная свара, которую не могло остановить присутствие чужого человека. Супруги лаялись с упоением, страстно, привычно. Было видно, что эти двое, бухгалтер и малярша, люто, давно ненавидят друг друга. Мне хотелось одного — провалиться сквозь землю.
Назавтра Марья Ивановна извинялась передо мной со слезами стыда. «Уж ты извини. Я при нем нечеловеком делаюсь». — «Зачем же такие муки, дорогая моя Мария Ивановна? Почему не разведетесь?» Марья Ивановна посмотрела на меня с отчаянием: «Как можно? Я член горкома партии, лицо города. Кто ж мне даст развестись?»
Нравы с тех пор сильно смягчились, но по умолчанию как-то считается, что семья президента должна служить образцом. Если глава семьи не может навести порядок даже в своей личной ячейке общества, как ему справиться с махиной по названию Россия?
Возможно, именно такие мысли удерживали Путиных от разрыва. Хотя всем было очевидно, что «не все ладно в датском королевстве». Когда чета появлялась на телеэкране, Людмила держалась напряженно, как-то тяжко молчала.
Кто-то сказал: в каждом молчании — своя истерика. Какая истерика травила ей душу? Может, вот в этом была причина: когда Путина назначили главой ФСБ (к тому времени он уволился из КГБ и пообещал жене, что на работу в органы не вернется), Людмила, пишет Ирен Питч, позвонила ей в слезах: «Мы больше не можем с тобой встречаться. Опять эта страшная изоляция, эта несвобода! Нельзя ездить, куда хочешь, говорить, что хочешь. Я же только начала жить! Все кончено…» Все кончено… Но не будем гадать. Это тайна женщины. Мы же после каждого протокольного появления супругов Путиных видели: сцены семейного счастья им не даются. Даже всегда уверенному в себе президенту.