До некоторого времени у меня было целых два. Сейчас осталось одно. Как осталась в прошлом фраза моего четырнадцатилетнего сына:
— Мама, когда мы в Ташкенте, у тебя другое лицо. Счастливое.
Интересно, что сама я этого не сознавала. Но, видимо, ребенок был прав.
Счастье, как известно, субстанция волатильная. В смысле — изменчивая.
Того счастья, которое захлестывало бы меня при очередном свидании с Ташкентом, уже давно нет.
Города я больше не знаю. Передвигаюсь в такси или на машине подруги.
Чужое все. Дома чужие. Деревья рубят. Ни в одном городе мира не рубят деревья так ожесточенно, как в моем родном городе. В Европе и Америке деревья берегут. За деревья можно схлопотать огромный штраф. Я помню свое умиление, когда увидела на Манхэттене деревья в металлических оградках с табличками, на которых имена тех, кто за этими деревьями ухаживает.
В городах Узбекистана правят люди, для которых не только нет ничего святого, но и самого значения слова «святое» они не понимают. Его нет в их лексиконе. Сквер, моя нестихающая боль. Вместо Сквера… Непонятно что. Тоненькие деревца. Может, и вырастут… лет через пятьдесят. Убили Сквер. Дом знаменитого архитектора — под снос. Священные чинары Чор-Чинор — просто древесина для мебели и паркета… И вообще, все дома младше ста лет — не дома, а так… Прочь их, чтобы и тени не осталось.
Дома. На Обсерваторской. Людей, сделавших для Ташкента безмерно много. Вместо мемориальных табличек — под снос. Весь район прекрасных, старых, абсолютно крепких домов — под снос.
Когда я рассказываю друзьям, что в моем родном городе и моей родной стране любой может получить разрешение на застройку (при условии наличия туго набитых карманов), прийти, ткнуть пальцем в жильцов и сказать: «Это мое, а вы убирайтесь вон», не дав при этом гарантии получения квартиры в новом доме, никакого ордера «под котлован» и никаких обещаний, — мне не верят.
Ну немыслимо это. Для нормальных людей немыслимо.
Оказывается, мыслимо.
В Ташкенте остались люди. Мои друзья. Прекрасные, добрые, умные, благородные. И почти каждому грозит вот это. Полное беззаконие.
Меня терзает сознание полного бессилия и невозможности чем-то помочь. И отчетливое впечатление того, что город захватили алчные интервенты.
I don’t belong there anymore.
Больше мне нет там места. Чужая в чужом городе. Даже несмотря на друзей. Прекрасных, умных, благородных.
И от этого охватывает отчаяние.
Хотя родина остается родиной.
Но есть еще одно место, где мне хорошо. Как-то уютно.
Я объездила много стран, а уютно только в одной.
В Англии.