Мы принялись за дело. Надо было скопировать все документы для комиссии. Машбюро принимало от нас работу без очереди. Кроме затребованных материалов, я подготовил ещё обширную пояснительную записку, чтобы «академикам» и партийным деятелям было легче разобраться в этой груде бумаг и убедиться в правильности нашего подхода к обеспечению надёжности. Я считал, что эта записка будет играть главную роль, и отрабатывал её с особой тщательностью.
Работа приближалась к завершению, но тут произошло совершенно невероятное событие: обнаружилась пропажа протоколов испытаний на надёжность блоков аппаратуры. Таких протоколов было четыре комплекта. Предполагалось, что два комплекта должны были храниться у военпредов, а другие два — в группе испытаний лаборатории надёжности, которую возглавляла Анна Владимировна Белотицкая. Военпреды утверждали, что все четыре комплекта находились в лаборатории надёжности, а Белотицкая доказывала, что они были у военпредов. Поиски не дали результатов. Протоколы исчезли. Это была катастрофа. К счастью, среди моих бумаг сохранились написанные от руки черновики протоколов. И опять же к счастью, старший военпред оказался решительным человеком. Он собрал своих подчинённых и, описав ситуацию, предложил им подписать протоколы, отпечатанные с моих черновиков, поставив дату, соответствующую реальному времени проведения испытаний. «Формально это, вроде бы, подлог, а по существу всё правильно. Ведь вы, конечно, помните содержание пропавших протоколов, под которыми стояли ваши подписи», — пояснил он. Подчинённые согласились.
На следующий день документы со спецкурьером поехали в Москву. А через несколько дней главный инженер позвонил мне по телефону и сказал, что комиссия ознакомилась с моими материалами и пришла к такому заключению: «Разработка и изготовление аппаратуры выполнены на высоком техническом уровне с использованием современных методов обеспечения надёжности. Отказ аппаратуры следует считать случайным, возникшим из-за скрытого дефекта радиодетали». «Молодец, поздравляю с успехом!» — добавил в мой адрес главный инженер.
Описанные выше события были известны всему институту. Невозможно утаить то, что знают десятки людей. Когда произошёл отказ нашей аппаратуры, пошёл слушок, что вряд ли Росселевич останется директором института. Для этого «слушка» были веские основания. Кто знаком с нравами той эпохи, поймёт это. Но всё закончилось благополучно, благодаря положительному заключению комиссии.
Зоя Иосифовна, редактор журнала «Вопросы радиоэлектроники» и знаток психологии «руководителей», сказала мне: «Росселевич никогда не простит вам того, что вы спасли его». Мне показалось нелепым её утверждение. «Вы плохо знаете психологию этих людей, — возразила она, — им кажется унизительным быть обязанным чем-то своим подчинённым. Вы нормальный человек и потому не можете этого понять».