Зоя Иосифовна оказалась права. Росселевич вернулся из Москвы триумфатором. Министр выделил деньги для премирования всех участников проекта «Союз — Аполлон» (в том числе и «главного конструктора» Росселевича).
Единственным участником, который не получил премии, был я.
Директор лично вычеркнул меня из списка, сказав: «Он отвечал за надёжность, а она оказалась низкой». Это рассказал мне Володя Иванов, заместитель директора по науке, с которым у меня были приятельские отношения. «А ты-то почему смолчал, побоялся возразить директору?» — с горечью подумал я. Росселевич и позднее никогда не упускал случая сотворить в отношении меня какую-нибудь мелкую пакость. Сделать крупную пакость ему то ли совесть не позволяла, то ли он нуждался во мне, как в специалисте.
Вернёмся к истории с пропажей протоколов испытаний. Я думаю, что их уничтожила руководительница группы испытаний Белотицкая, чтобы навредить мне. Кому-то это предположение может показаться нелепым, поэтому надо рассказать о том, что происходило до этого события. Я «получил» Анну Владимировну из 20 отдела, где от неё хотели избавиться по причине дурного характера этой дамы, а мне был нужен старший инженер, имеющий практический опыт работы с блоками и комплексами аппаратуры. Что касается её личностных характеристик, то я самонадеянно считал, что сумею найти контакт с любым человеком. Поэтому я не придал значения многозначительному вопросу Серова, к которому я обратился с просьбой о переводе Белотицкой в мою лабораторию: «А ты твёрдо уверен, что она нужна тебе? Ты хорошо подумал?».
Через какое-то время пребывания в лаборатории, Белотицкая люто возненавидела меня. Может быть, конечно, в этом есть доля и моей вины. Однако одно дело не любить начальника (это нормально), а другое дело — ненавидеть. Однажды в коридоре меня остановил начальник первого отдела Ушаков. Этот отдел ведает вопросами секретности. «У меня есть к вам разговор, зайдёмте ко мне в кабинет». Ушаков рассказал мне, что Белотицкая завалила его доносами на меня. На мой вопрос о содержании доносов, он уклончиво ответил, что это всякая ерунда, и никто не верит ей, но по должности он обязаны все доносы принимать и читать. Ушаков посоветовал мне быть крайне осторожным в своих высказываниях в присутствии этой особы.
Я рассказал об истории с Белотицкой моему приятелю, доктору медицинских наук, Владимиру Ильичу Барабашу. Он был главным психиатром Ленинграда. Выслушав меня, Владимир Ильич сказал: «Это душевнобольной человек. Я могу заочно поставить диагноз: паранойя». Свою уверенность он объяснил так: «Ты не медик и не мог нарочно подобрать те мелкие, казалось бы, второстепенные детали в поведении, которые имеют решающее значение для диагностики. А вообще, из тебя мог бы получиться неплохой психиатр. У тебя хорошо развита наблюдательность».