Главная особенность, необходимая для выживания в нашей профессии, – адаптивность к пиковым нагрузкам. В секционном зале эксперт проводит исследование трупа, затем до вечера сидит в кабинете и ожесточенно долбит по клавишам, подбирая слова для заключения.
Главная проблема нашей работы заключается в том, что экспертиза находится на стыке двух автономных, но взаимодействующих жестких систем со своими правилами, законами и порядками – на стыке медицины и юриспруденции. Экспертиза называется судебно-медицинской, но относимся мы к Министерству здравоохранения, находимся у них в подчинении, из их кормушки выделяют наш бюджет. Однако работают судебно-медицинские эксперты по постановлению или направлению органов следствия и дознания, сотрудников полиции или по определениям суда. Никакой врач, даже министерский чиновник, не может направить на судебно-медицинскую экспертизу труп или живое лицо (как говорят, снять побои). Мы не носим погоны, но работаем по Уголовно-процессуальному и Уголовному кодексам Российской Федерации. Кроме УК и УПК, есть еще федеральные околомедицинские законы, приказы Министерства здравоохранения, внутренние распоряжения, регулирующие нашу деятельность. Вот и получается, что акты судебно-медицинского исследования трупов должны соответствовать нескольким взаимоисключающим требованиям. С одной стороны, мы врачи и пользуемся всей медицинской терминологией, с другой – заключение эксперта пишется для органов следствия и дознания и должно быть понятно именно заказчику. Коллизия серьезная и мучительная.
Какому-нибудь участковому Иванову, который получает акт судебно-медицинского исследования трупа бабушки девяноста двух лет, важно понять в первую очередь, убили ли бабушку, не дай бог, или, может быть, опоили тем самым клозапином (лепонексом), который сменил клофелин, а перед тем аккуратно подписали с бабушкой договор ренты, или просто давно живет одна, не нужна никому и вот скончалась от болячек и старости. Ему глубоко плевать, от чего, по сути, умерла бабушка, если никто не покусился на ее жизнь. И были золотые времена, еще лет тридцать назад, сама я их уже не застала, когда эксперты писали в заключениях, что смерть гражданина такого-то не насильственная, наступила от сердечно-сосудистой недостаточности, а уж причина этой самой недостаточности не установлена. Времена золотые прошли. И участковые Ивановы ломают теперь головы над выводами типа «Смерть гр-на такого-то, шестидесяти лет, наступила от понтинного миелинолиза[7]», или «от миастении[8] с бульбарными нарушениями», хотя далеко не все врачи вспомнят, что это такое, а эксперты все дольше сидят на работе и корпят над буковками.