Никаких разногласий по причине смерти не возникло. С тихим доктором мы разговаривали на одном языке. Он хорошо разбирался не только в своей части, в терапии, но и в морфологии, в пато- и танатогенезе. Я сразу вспомнила институтских преподавателей и профессоров старой школы, у которых не было современных диагностических возможностей в виде КТ, МРТ и множества лабораторных показателей, – они тщательно собирали анамнез и внимательно осматривали больных, это были их главные средства.
Только долго не могла понять, зачем же мой доктор все-таки пришел. Его и мой диагнозы совпадали почти слово в слово. Ишемическая болезнь сердца на фоне гипертонической болезни. Распространенная причина смерти.
Оказалось, его очень беспокоили те самые боли в пояснице, на которые пожаловался больной и которые в клинику перечисленных болезней не укладывались. К счастью, я нашла причину и морфологический субстрат для симптома. Подвздошные артерии, крупные сосуды, которые отходят от магистральной аорты как раз в области поясницы, были практически полностью забиты тромбами, оставались лишь узкие щелевидные просветы. Пожилой терапевт согласился с гипотезой, а я навсегда запомнила его, хотя, в общем, история самая обычная и будничная.
Мне везло на людей в судебке – преподаватели на кафедре, ординаторы, моя наставница в интернатуре, старшие коллеги, с которыми я работала первые годы. Многие из них сейчас уже не работают. Конечно, теперь я понимаю, что институтские преподаватели были в основном теоретики, и я давно готова спорить с ними; ординаторы вели себя как крутые профессионалы, но до настоящего профессионализма им было тогда еще далеко; а мнение старших коллег для меня теперь просто еще одно мнение, имеющее право существовать, – я выслушаю его, может быть, заберу в свою копилку, но не признаю единственно верным. Тем более что мой опыт в судебной медицине говорит, что единственно верным можно считать, когда человеку голову отрезало, да и то с оглядкой.
В студенческом научном кружке, куда я пристроилась ходить на пятом курсе, был ординатор, который следил по субботам за вскрывающими студентами или исследовал трупы сам, если на кружок никто не приходил, это было его обязанностью. Нас с ним связывали давние отношения, и, встретившись на кружке, мы друг друга узнали.
Когда бросала МГУ, я дала моим гуманитарным друзьям обещание побриться налысо, если поступлю в мединститут. Несмотря на весь скепсис, я поступила с первого раза. Поступила, но не побрилась. Про обещание вспомнили с подружкой в тихий вечер второго января в безлюдной общаге на Вернадского. Общежитие на первом курсе меда обычно не дают, только со второго – если первый год пережили, значит, есть шанс выжить и потом. Филологическая подруга сама побрила меня чьей-то машинкой. На сессию после праздников я пришла уже с терапевтической лысиной. Терапевтической такую лысину называют потому, что ее очень приятно трогать. Собственно, это не совсем лысина, волосы отрастают быстро, первое время они очень короткие, упрямые, покалывают, торчат ежиком.