— Ты сам себе стирал на прошлой неделе?
— Не стирал и не переодевался.
— Поэтому от тебя и несет, как от козла, — засмеялась она.
— Обещают прачечную построить… для строителей, тогда и вам полегчает.
— Что ни говори, а без женских рук не обойтись…
Игне казалось, что если она не будет мужу стирать, месить хлеб, гладить рубашки, то они станут чужими. Что ей останется тогда? В неделю или в две недели раз переспать с мужем и опять врозь. Нет, такая жизнь не по ней. Раньше нищета заставляла ее скрепя сердце сносить его ежедневные отлучки на железную дорогу. Но каждый вечер он приходил домой. Теперь же она не видит его неделями. А как построят завод, может, и совсем глаз казать не будет? Да разве это муж? Разве это семья? Будут ходить друг к другу в гости, забудут, что такое свой дом. Нет уж, спасибочко за такую жизнь!
На лужайках тут и там сидели рабочие с женами и детьми, велись задушевные разговоры. Игну это не радовало.
— Если так будет, — кивнула она в их сторону, — через час по столовой ложке, то это… чистая казарма!
Сыботин промолчал. Но, как только отошли подальше от людей, загудел:
— Говорят, дома будут строить для рабочих — в два, три этажа. Каждому строителю, если он останется работать на заводе, дадут отдельную квартиру.
— Не нужны мне их квартиры! — оборвала его Игна. — Дома лучше! Здесь все будет общим.
— Да, общим: вода, электричество, палисадник, двор…
— Нет уж! — покачала головой Игна. — Не расписывай ты мне это общее! Ежели нет своего дома — какая может быть жизнь!
Сыботин, заметив, что его «проекты», которыми он хотел обрадовать жену, ей не по душе, пошел на попятный:
— Подожди, еще не известно, будет ли это. Да ведь мне могут и не дать. Здесь и сейчас-то народу прорва, а как дело дойдет до квартир, так налетит в десять раз больше!
Они шли лесом. Прогалинки кончились, пошла глушь.
— Куда ты меня ведешь? — остановилась Игна.
— Вот здесь, в кустах, посидим. Тут нас никто не увидит.
— Сыби! — заозиралась Игна, испугавшись мужского порыва.
Внизу шумела река, вверху равнодушно синело небо, сквозь густую листву вместе со светом просачивался далекий гул машин.
— Яничка может прибежать…
— Какая там Яничка! Здесь нас и лешему не найти! — и он повалил ее на траву.
Потом долго лежал, откинув руки, жмурясь под солнцем. А она гладила рукой кудрявую поросль, черневшую в выеме майки, и задумчиво следила, как ритмично поднимается и опускается его грудь.
— Мама! Папа! — всполошил их далекий зов Янички.
Вышли к ней, застеснявшиеся, пристыженные.
— Я все бараки обошла — искала вас, — она смотрела на них с упреком, словно пытаясь разгадать их тайну. — Где вы были?