Рапповцы не понимали того, что Маяковский за годы Советской власти поднялся до высот мировой поэзии и стал основоположником социалистической лирики.
В воспоминаниях Ю. Либединского о Маяковском есть справедливый и глубокий вывод: «то, что налитпостовское руководство РАПП этого принципиального развития Маяковского не поняло, было одним из симптомов вырождения РАПП»[405].
Алексей Николаевич Толстой, как никто из советских писателей, испытал на себе тяжелое бремя рапповщины. Ни по кому так больно, продолжительно и несправедливо не колотила рапповская дубинка, как по бывшему графу Толстому. Начиная с момента его возвращения на Родину до ликвидации РАПП он для них оставался буржуазным писателем, выразителем сменовеховщины, главой реакционного крыла литературы. Даже Б. Пильняк вызывал у них надежды на перевоспитание. Алексей же Толстой, создавший уже вторую часть «Хождения по мукам», первую книгу «Петра Первого», никаких надежд у рапповцев не пробуждал. Отношение к А. Толстому – тоже один из самых убедительных «симптомов вырождения РАПП».
Рапповские критики не занимались серьезно и объективно творчеством Толстого. Они отделывались резкой бранью при появлении очередного произведения этого писателя, не хотели его знать и не знали. Толстого они игнорировали, потому что не верили ему, не верили в возможность его перехода на позиции Советской власти. Поразительная нечуткость и безразличие к большому своеобразному дарованию!
М. Горький еще в 1910 году, по первым рассказам А. Толстого, высоко оценил его талант, определил особенность и направленность этого дарования. Горький обрадовался появлению «нового Толстого». А рапповцы, даже после выхода таких произведений писателя, где прославлялась Октябрьская революция, не признавали его. Горький уже по начальным главам оценил «Петра» как «первый в нашей литературе настоящий исторический роман», а прочитав «18-й год», воскликнул: «Какое уменье видеть, изображать!»1. Рапповцы видели в лице Толстого лишь «классового врага» и в своих оценках его творчества исходили из этого ложного, оскорбительного для писателя ярлыка (их лозунги об усилении в литературе классовой борьбы и обосновывались главным образом творчеством и поведением Толстого).
Воронский стоял неизмеримо выше рапповцев в понимании роли и значения А. Толстого в советской литературе. Причисляя его к старшему поколению – Пришвину, Чапыгину, Вересаеву – и довольно строго оценивая этих писателей (они еще далеко не заняли «определенных и ясных позиций по отношению к современной практике коммунизма»), он совершенно четко заявил в 1927 году, что эта группа литераторов «в высшей степени нужная, полезная и культурная», «наиболее опытная в литературном мастерстве»