Удивляясь молодости руководителей литературного фронта 20-х годов, невольно вспоминаешь выступление М. Шолохова на 4-м съезде советских писателей:
«Я хочу привести некоторые цифры, заставляющие призадуматься и пораскинуть умом.
На 1-м съезде писателей делегатов до 40 лет было 71 процент, на 2-м – уже только 26 процентов, на 3-м – 13,9 процента и, наконец, из общего числа на нынешнем съезде – всего лишь 12,2 процента. Стареем, братцы-писатели! И не пора ли подумать о том, чтобы смелее привлекать молодых и на съезды, и в правящие органы отделений и союзов писателей… Седина, конечно, вещь почтенная, но только ли она должна служить пропуском к руководству? Немного грустновато выглядит средний возраст делегатов нынешнего съезда, приближающийся к 60 годам. Но ведь это – нынешний день литературы, а хороший хозяин живет не одним нынешним днем»[169].
В те далекие годы все было завтрашним, новым, рождающимся, молодым, и молодость нашей литературы ярко проявлялась в юношеском возрасте ее руководителей. Но ведь и то правда, что молодости свойственны крайности и заблуждения. К тому же все эти юные руководители пролетарской литературы пришли, точнее, убежали, в революцию из обеспеченных интеллигентных семей, из гимназий и коммерческих училищ, приняли революцию скорее по романтической увлеченности, чем по глубоким, выстраданным убеждениям. У них не было оснований, как, к примеру, у шахтера Морозки, героя фадеевского «Разгрома», с такой непреклонной решимостью ответить своему командиру: «– Уйтить из отряда мне никак невозможно, а винтовку сдать – тем паче. – Он сдвинул на затылок пыльную фуражку и сочным, внезапно повеселевшим голосом докончил: – Потому не из-за твоих расчудесных глаз, дружище мой Левинсон, кашицу мы заварили! Попросту тебе скажу, по-шахтерски!»[170].
Не для того об этом идет речь, чтобы на 50-м году Советской власти мерить рапповцев рапповскими же мерками: раз, мол, они не чисто пролетарского происхождения, то отсюда и все их идейные шатания. Наивно звучат теперь подобные суждения. Известно, что поэты «Кузницы» М. Герасимов и В. Кириллов были из подлинных пролетариев, а заблуждений у них оказалось не меньше, чем у рапповских руководителей. Известно также, что ни Серафимович, ни Фурманов по происхождению не принадлежали к рабочему классу, а уровень подлинного партийного понимания задач пролетарской литературы был у них настолько высок, что пролеткультовцы и рапповцы так и не поднялись до него. Все и объясняется, видимо, тем, что Фурманов и особенно Серафимович прошли такую жизненную школу, которую еще предстояло пройти многим из рапповцев. Фурманов и Серафимович были вместе с народом в такие героические и трагические годины испытаний и так познали судьбы народные, что это не может идти ни в какое сравнение с жизненными испытаниями многих рапповцев. Об этом идет речь! Молодость руководителей ВАПП была их прекрасным перспективным преимуществом. Но тогда, в решении сложнейших вопросов, она оборачивалась неопытностью и идейной незрелостью.